– Запнулся, – внезапно охрипшим голосом сказал я. – Я запнулся, Саш.

Она внимательно посмотрела на меня, подтянула коврик на место и стала разуваться.

– В темноте шел и запнулся, – зачем-то пояснил я, думая о том, как бы вернуться в кухню так, чтобы девочка не заметила тесак за спиной. Объяснить это мне было бы гораздо сложнее.

– Да ладно, бывает, – она пожала плечами и скинула сандалию.

– Саш, – как бы невзначай сказал я, осторожно пятясь назад и делая вид, что изучаю направление трещин в потолке. – Саш, скажи… а ничего в последнее время странного не случалось?

– Чего именно – странного? – скинула она вторую сандалию.

– Ну я не знаю… что-нибудь открывалось, когда ты это не трогала, или же…

Сашка непонимающе смотрела на меня. Ах, ну да, собственно, чего это я. Ребенка, у которого живет воображаемая собака, сложно удивить открывающимися шкафами.

В соседней комнате бубнил телевизор, а я сидел за столом и крутил в руках выключенный фотоаппарат.

Всему должно быть свое объяснение, да. Ну и как оно там, бритва Оккама, что ли. Не нужно плодить сущности сверх имеющихся, как-то так. Половина всего происходящего – у нас в головах. Вот взять, например, ту же Сашкину воображаемую собаку. Племянница хочет думать, что та существует, – и та существует. В ее голове, разумеется. Но при этом довольно успешно.

Может быть, мне хочется думать, что что-то происходит, – и вот оно происходит. Хотя нет, как можно хотеть, чтобы такое происходило… Скорее всего, тут чуть иное: я просто себя убедил, что такое может происходить. А всему есть рациональное объяснение. Лицо в окне? Ну так почему бы и в самом деле не полиэтиленовый пакет? Следы на подоконнике? Голуби вытоптали. Дверцы шкафа? Сквозняк. Туда же, к сквозняку, приплюсуем и сдвинутый коврик. Пуфик? Ну, может, я сам запнулся и не заметил или же та же Сашка. Рыбка? Обожралась, лопнула и сдохла. Все! Вот так!

Я удовлетворенно откинулся в кресле.

А то, что я увидел на экране фотоаппарата, – всего лишь игра света и тени. Плюс мои взвинченные нервы. Вот так все просто.

Спасибо, доктор. Не за что, пациент.

И тут в дверь поскреблись.

Не позвонили, не постучали, а именно поскреблись – явственно и отчетливо.

Доктор позорно сбежал, и остался лишь насмерть перепуганный пациент.

Мне почему-то невероятно захотелось крикнуть Сашке, чтобы та открыла дверь, но я тут же одернул себя – как так можно думать вообще, сваливать опасность на ребенка.

В дверь снова поскреблись.

Может быть, сделать вид, что я ничего не слышу? Или что вообще дома никого нет? Ну вот нет, и все! А на нет – и суда нет!

И тут в дверь постучались. Сильно, отчетливо – и это был не характерный глухой звук кулака, а словно кто-то орудовал увесистой деревянной колотушкой.

Я затаил дыхание. Нас нет дома. Нас нет дома. Нас нет дома, нет дома, нет дома, нет дома, нетдома, нетдома, нетдома, нетдоманетдоманетдома…

– Дядь Паш! Кто-то пришел! – звонко закричала Сашка из комнаты.

Я вздохнул. Ну да, все верно. Акселерат акселератом, а правило «не открывай дверь незнакомцам» работает для всех.

Стук раздался еще отчетливее.

Ну разумеется, человек за дверью услышал Сашкин крик. Смысл уже притворяться.

Я встал и вышел в коридор.

– Кто там? – стараясь придать голосу твердость, спросил я.

Молчание.

И снова – сильный, напористый стук.

– Да что надо-то! – заорал я и распахнул дверь.

На пороге стоял давешний лысый мальчик.

– Ох ты ж… – начал я и тут же прикусил себе язык. Ругаться в присутствии ребенка у меня не хватило духу. – Ты что тут делаешь?

Мальчик молчал и смотрел на меня снизу вверх, сверля глазами.

– Хорошо, поставим вопрос по-другому, – медленно начал я, удерживаясь от того, чтобы не взять его за шкирку и не отнести подальше от своей двери. – Что тебе от меня надо?

Мальчик наклонил голову набок – как сова – и поманил меня рукой.

– Ну уж нет, – сказал я. – Нет.

Он продолжал манить.

– Я сказал – нет, – дрогнувшим голосом выпалил я и захлопнул дверь.

«А может, ему нужна была помощь, – мелькнуло у меня в голове позднее раскаяние. – Может быть, у него беда какая-то приключилась. А он немой и не может нормально позвать на помощь».

«Да какой немой, – тут же перебила другая мысль. – Сашка же говорила, что он с ними шутил и веселился».

«Она не говорила, что шутил, – услужливо подсунула память. – Она сказала, что с ним смешно, и он забавный. А веселить можно без помощи слов».