Но когда Искандер еще раз напомнил о своей язве, он все-таки вынужден был сказать:

– Ладно, завези меня домой, но чтобы через двадцать пять минут был у подъезда.

– Через тридцать, – сказал Искандер, не упускавший даже малейшего случая выторговать для себя какое угодно, пусть самое крохотное, послабление.

– Папа! – обрадовалась Георгию Ирочка, игравшая у подъезда в «классики». Бросила свою подружку и пошла с ним наверх, в квартиру.

– А чем меня будут кормить в этом доме? – нарочито громко и значительно спросил Георгий, обнимая дочь за худенькие плечики.

– Сейчас посмотрим, – открывая холодильник, важно отвечала Ирочка. – Хочешь, разогрею борщ?

– Давай. – Георгий прошел из кухни в коридор, снял пиджак, мельком глянул в зеркало – из смутной глубины вдруг стрельнули в него темные Катины глаза, в сердце толкнула радость, и он удивился, что ни разу не вспомнил о ней до сих пор. «Интересно, что она делает сейчас? Ходит с Сережей по своим „клиентам“ или отсыпается на жесткой кровати? Я-то спал, а она за всю ночь, наверное, так и не сомкнула глаз. Хорошенький вчера к ней явился! А может, и не вчера, может, уже после полуночи? Значит, сегодня. Какой длинный день!»

– Па, а руки? – строго спросила Ирочка, когда он уселся за обеденный стол на кухне.

Георгий послушно прошел в ванную, крепко вымыл руки, вытер их досуха махровым полотенцем.

– Почему не наливаешь себе? – спросил он, возвратившись на кухню и видя на столе только одну доверху налитую борщом тарелку.

– Неохота.

– Ты замечательно разогрела, молодец!

Ирочка покраснела от отцовской похвалы, смущенно пожала плечиками и тут же добавила назидательно:

– Пожалуйста, ешь с хлебом.

Он ел, а дочь сидела напротив, по-старушечьи подперев кулачком подбородок, и смотрела на него с заботливой нежностью и тем удовольствием, которое бывает обычно на лицах молодых матерей, когда их малыши не страдают отсутствием аппетита.

Обе дочери были похожи на Георгия и лицом, и характером, и теми повадками, которые передаются непостижимым образом. Последнее было особенно заметно на старшей, Ирочке. Она так же, как и отец, в трудные минуты жизни почесывала большим пальцем левой руки переносицу, так же приподнимала одну бровь, когда ее что-то удивляло, так же, как и он в детстве, любила гримасничать перед зеркалом.

– Хочешь в лагерь?

– Не-а.

– Но дома скучно.

– Не-а. Мы с Танькой в «классики» играем, а завтра будем шить куклам платья.

– Они же одеты, зачем еще шить?

– Но им ведь хочется что-нибудь новенькое.

– А-а.

– Па, ты обещал достать фломастеры.

– Забыл. Извини, пожалуйста, сегодня же спрошу. – Георгий грустно подумал, что вот девчушке всего девять лет, а она уже говорит «достать», уже вошло в ее сознание, что все нужно «доставать». – Замечательным борщом накормила, спасибо тебе!

– На здоровье, – польщенно улыбнулась Ирочка. – Сегодня поздно придешь? А то я вчера ждала, ждала…

– Постараюсь пораньше.

– Сегодня по телику мультики!

– Да-а?!

– Ага. Ты приходи.

– Постараюсь. – Он чмокнул дочь в щеку, погладил по голове. – Мама звонила с работы?

– Звонила. Сказала, чтобы я не ходила с девчонками на море, а я и так не собиралась с ними идти.

– Понятно. – Мысленно Георгий был уже весь в делах. Он вспомнил, что не распорядился по поводу гостиницы для Али-Бабы, что забыл приказать, чтобы сняли гирлянды ядовито-оранжевых лампочек цвета ужаса на перекрестке, где они проходили ночью с Али. Наталкиваясь друг на дружку, всплыли в памяти разноцветным клубком еще десятки мелких и крупных дел, в том числе нужно было не забыть и про фломастеры – который день просит ребенок.

У подъезда уже сигналил Искандер.

«Пунктуальный, – подумал Георгий с удовлетворением, – вышколил я его. Раньше, бывало, пропадал часами и врал – то про нехватку бензина, то про поломки в пути, то про то, как он чудом избежал аварии. А сейчас боится, знает, что я могу проверить…»

На Дальнем озере делать было нечего – это стало понятно Георгию, как только они туда подъехали. Дальнее озеро было гораздо крупнее Студенческого и образовалось, в отличие от него, естественным путем в незапамятные времена. На берегах озера ничего не росло, и оно лежало голое в голой степи, сверкая на солнце, словно облитое светло-голубой глазурью огромное блюдо. Над ним и птицы опасались летать – из-за большого процента аммиака вода озера не годилась для питья, а стало быть, и для жизни.

Но можно ли эту воду использовать для промышленных нужд города? Этот вопрос интересовал Георгия живейшим образом. Он достал блокнот и записал: «Выяснить у специалистов возможность использования озера Дальнего».

– На очистные.

– Есть, – козырнул Искандер.

Главный инженер очистных сооружений оказался старым знакомым Георгия, его спарринг-партнером, – мальчишками они занимались вместе фехтованием в детской спортивной школе.

– Как дела, Витя? – крепко пожимая его руку, по-свойски спросил Георгий.