— Мне приказано держаться поближе к вам, — возник рядом с Евдокимкой навьюченный рацией парень, о существовании которого, как и о приказе опекать радиста, она попросту забыла.

— А мне приказано — прикрывать вас обоих, дармоедов, — опустился у оголенного корневища Аркашин.

Лазание по деревьям было для Евдокимки одним из тех увлечений, которые всегда гневно осуждались ее матерью: «Господи, ну ты же не мальчишка, не босяк какой-нибудь!» Теперь, взбираясь по толстым ветвям к раздвоенной вершине вербы, Евдокимка благодарила свое детство за то, что подарило ей хоть какие-то «тарзаньи» навыки.

— Что наблюдаешь? — спросил ее капитан, когда девушка помогла радисту перебросить через ветку антенну.

Сам радист устроился на небольшом пригорке, метрах в десяти от вербы, между ней и хутором.

— Руины крайнего дома совсем близко. Вижу, как из подвала, превращенного немцами в бомбоубежище… — Евдокимка умолкла на полуслове. Она опустила висевший на груди бинокль и, вскинув винтовку, выстрелила в фигуру врага, появившуюся на фоне арочного входа в подвал — судя по всему, офицера.

Возникший вслед за ним солдат, очевидно, только потому и замялся, что хотел выяснить, кто и откуда стрелял. Раненный Евдокимкой в ногу, он осел, а затем начал отползать в сторону. Та не стала добивать его, а выстрелила в черноту арки. Расчет оказался точным — какой-то фриц буквально вывалился из нее прямо к ногам павшего офицера.

— Все ясно, ефрейтор! — прокричал Корягин. — Держи их в страхе! Остальные — за мной. Действовать в одиночку, врассыпную, истребляя все, что стреляет и движется!

Почти в ту же минуту, откуда-то из-за развалин хутора, донеслись пулеметные очереди, вслед за которыми начала разгораться настоящая пальба. Стало ясно, что это пошли на прорыв «дивизионники», как назвал их сержант Ворожкин.

Заметив вспышки выстрелов в проеме подвала, Евдокимка послала туда еще две пули и перенесла огонь на пулемет, выдавший себя на остатках чердака. Пулеметчик, очевидно, догадался, где засел стрелок, и прошелся по вербе щедрой очередью — пули впивались чуть выше Евдокимкиной головы.

— Все, засекли тебя, ефрейтор! — встревожился Аркашин. — Сваливай оттуда.

Прежде чем последовать его совету, девушка выстрелила по чуть приподнявшемуся пулеметчику, а затем — по мелькнувшему в проеме второму номеру; и еще, для верности, — просто по пулеметному гнезду да рассветной сумеречности подвальной арки. Только тогда, с чувством выполненного долга, она спустилась, чтобы, вместе с радистом, присоединиться к уже просачивающимся на хутор десантникам.

Отделение сержанта Ворожкина тоже занимало оборону в оставленных немцами окопах севернее руин, с ходу вступая при этом в бой. «Дивизионники» же, получив от радиста десантников сообщение, что хутор ими занят, удар своего прорыва нацелили на узкую полосу между плавневыми островками лимана и правой оконечностью хутора.

Взобравшись вместе с Климентием и Аркашиным на освобожденный остаток чердака, Евдокимка увидела, как, на ходу отстреливаясь от наседавших со стороны степи фрицев, группы окруженцев устремились к спасительным плавням. При этом какая-то часть бойцов, засевших на окраине деревни, продолжала отвлекать противника на себя. Она же должна была оказаться группой прикрытия, и Степная Воительница понимала: им не позавидуешь, это смертники. «Не спеши рыдать. Не исключено, что прикрывать общий отход с косы придется уже тебе самой, тоже смертнице», — мрачно пророчила себе девушка.

Утро выдалось каким-то зловещим. Над морем медленно разгоралось багровое зарево, а со стороны степи на него надвигалась огромная дождевая туча.

Окруженцы вырывались из низины, где пряталась окраина села, и бежали, теряя своих однополчан, по серой полосе, между заревом и тучей, как по единственной, судьбой предоставленной, тропе жизни. Апокалиптичность их исхода разрушало разве что появление тачанки и нескольких бричек, возницы которых гнали лошадей вовсю, пытаясь как можно скорее укрыться за отдаленными от хутора руинами лабаза, а значит, и за спинами десантников.

Стремясь упредить их, подразделение немцев решилось просочиться между хутором и узкой полоской плавней, черневших севернее руин, однако Евдокимка заметила это и предупредила Климентия, уже освоившегося за прикладом немецкого пулемета. Снизу по врагу ударили капитан Корягин и еще трое бойцов, составлявших последний резерв командира. Сама же она пыталась отстреливать тех фрицев, которым все-таки удавалось достичь прореженной и почти выжженной полоски камыша.

— Я лейтенант Зенин! — у руин появился вдруг во главе группы автоматчиков рослый офицер в плащ-накидке. — Командир разведроты и группы прорыва. Кто у вас старший?