Четыре — шесть оранжевых ртов встречают родителей. Растут птицы быстро. Касатки, по мере роста птенцов, начинают таскать уже не только «мясные котлетки» из мошек, но и целые «туши» мух и жуков. И наступает момент — едой родители побуждают птенцов следовать за собой. Кормят не только где-нибудь на присаде, а побуждают лететь, бросают муху, чтобы птенец поймал ее на лету.

Летные способности ласточек исключительны. Большинство птиц в сутки «стоят на крыле» полтора-два часа, а ласточки без видимых усилий летают по семнадцать-восемнадцать часов. И как летают! Подобно стреле, ласточка с ходу попадает в узкую щель под крышу, с ходу, не уронив перышка, ныряет в щербинку стекла на веранде, в слуховое окошко на чердаке. На лету ласточка кормится; на лету пьет, черпая клювом воду в пруду или в речке; на лету в жаркий день она искупается — нырнула и вынырнула, продолжая полет.

«Художница-летунья» — назвал эту птицу знаменитый русский натуралист Кайгородов.

* * *

Весной, вот сейчас, мы чаще всего видим касаток парами — свадебная пора: песни, виртуозная акробатика в воздухе. Вместе родители будут выхаживать птенцов. В группы «единоличницы» деревенские ласточки начнут собираться к осени. Мы будем их видеть гирляндами на проводах, часто облепляют они сухие деревья, иногда сопровождая свои собрания хоровым пением — торопливой скороговоркой. А перед самым отлетом ночуют ласточки стаями в тростниках близ воды, где все еще множество насекомых и где ночевать безопасно.

Однажды утром огромная стая — десятки тысяч птиц — исчезает. «Ласточки пропали, а вчера зарей все грачи летали да, как сеть, мелькали вон над той горой», — написал об этом моменте поэт. А ласточки тем временем движутся в Африку.

Их тут зимой, как пишут, вместе с оседлыми родичами собирается до 220 миллионов — половина всего мира ласточек на земле. А треть их обитает в Америке. Весной они, так же как в Старом Свете, движутся с юга на север до самой Аляски. В сроках прилета они осторожны и тут — не летят валом, а шлют разведчиков. Но туда, где погода устойчива, прилетают постоянно день в день.

В 1972 году, путешествуя по Америке, в Калифорнии мы проезжали вблизи развалин монастыря Капистрано. Это место известно едва ли не каждому американцу, но отнюдь не своей романтической стариной. Капистрано прославили ласточки. Уже более сотни лет они появляются на развалинах в один и тот же день — 19 марта. Как по часам, улетают ласточки зимовать в Мексику — 23 октября. Оба дня внесены в туристские книжки, и сотни людей приезжают встретить и проводить ласточек.

В Америке две очень любимые птицы — белые журавли и ласточки. Для ласточек повсюду строят домики из дерева, фигурных тыкв, алюминия. Иногда это отдельные «коттеджи», а иногда целые замки — гостиницы на сотню, а то и тысячу птиц. Ласточки селятся в них охотно.

Постройки такого рода я наблюдал даже в самых глухих деревнях Аляски — летом с птенцами, а зимой покрытыми шапками снега.

Ласточки в Америке не такие, как наши. Окраска их часто полностью иссиня-черная, либо брюшко чуть светлее спины, или же проступает на брюшке пурпур. И домиков ласточки эти не лепят, их прошлое — поселения в дуплах.

Американские индейцы привечали ласточек искусственными гнездовьями, как у нас привечают скворцов и синиц. А сегодня в Америке — культ почитания ласточек. Воробьев и скворцов от развешенных домиков довольно невежливо прогоняют — жилье предназначено только для ласточек!

Вот такая она, любимица человека, полностью нам доверяющая и как должное принимающая покровительство. Дружба эта началась еще в пещерные времена и обеими сторонами высоко ценится.

 Фото из архива В. Пескова. 2–6 июня 1995 г.

(Окно в природу)

Она прыгнула на сапог и притихла на нагретой резине. Я осторожно посадил ее на кончик пальца и залюбовался. Крошечное лупоглазое существо походило на точеный драгоценный камушек цвета яшмы и малахита. Прыжок с пальца вниз никакого вреда ей не сделал — поскакала по шуршащим апрельским листьям к лесной колдобине. К какому роду-племени эта крошка принадлежит? Явно перезимовавшая, прошлогодняя, но отчего такая малютка?

В прогретом солнцем лесном бочаге между тем начались уже свадьбы. Большие травяные лягушки, расцветкой напоминавшие костюмы омоновцев, попарно и в одиночку спешили на игрище. Кавалеры, обхватив избранниц лапами, не стеснялись быть пассажирами в этой страстной гонке на праздник. И дамы этому не противились: прыг-прыг, направление — точно к пруду.

Зиму лягушки провели в оцепенении под толщей опавших листьев, в углублениях под корнями деревьев, в мышиных норах и кротовых тоннелях. Кто неудачно выбрал место зимовки — замерзли. А те, кого солнышко оживило, спешили к воде. Чем-то их привлекал именно этот лесной бочаг. Тут они родились, сюда с расстояния до полутора километров, невесть как в лесу ориентируясь, они прибывали на главное торжество жизни.

Ухажер, явившийся на спине дамы, вовсе не обязательно с ней и останется. Тут в состязании с соперниками голосом и ухватками ему надо еще доказать свою силу и привлекательность. Тщедушного, слабого соперники ототрут, принудят не подавать голос. А победители хором будут орать, поддразнивая друг друга, отстаивая право на избранницу и на маленькое жизненное пространство с какой-нибудь кочкой или же бугорком. «Уррод! Уррод!..» «Сама какова! Сама какова! Бре-ке-ке!» — так весело перевел мне смысл весенних лягушачьих концертов знакомый лесник.