Князь положил на стол белый цилиндр и желтые перчатки и сердечно протянул руку своему гостю.

– Рад видеть вас у себя, мистер Фламбо, – сказал он. – Мне хорошо известна ваша репутация, если такое замечание не покоробит вас.

– Нисколько, – со смехом ответил Фламбо. – Я не отличаюсь большой чувствительностью, и лишь очень немногие репутации приобретаются незапятнанной добродетельностью.

Князь бросил на Фламбо пронзительный взгляд. Убедившись, что в его ответе нет личного намека, он тоже рассмеялся и предложил всем сесть, включая и самого себя.

– Довольно приятный уголок, – рассеянно произнес он. – Увы, тут почти нечем заняться, но рыбалка очень хороша.

Священника, который смотрел на князя с младенческой серьезностью, не покидало смутное чувство, не поддававшееся определению. Он смотрел на седые, тщательно завитые волосы, желтовато-белое лицо и стройную, даже фатоватую фигуру. Все это не было неестественным, но казалось немного нарочитым, словно у актера в ярком свете рампы. Безымянное беспокойство таилось глубже, в самих чертах его лица. Брауна мучило ощущение, что он уже где-то видел этого человека раньше. Князь был похож на старого знакомого, облачившегося в маскарадный костюм. Потом священник вспомнил про зеркала и решил списать свое предчувствие на психологический эффект умножения человеческих масок.

Князь Сарадин с большой ловкостью и тактом распределял внимание между своими гостями. Когда он узнал, что Фламбо находится в отпуске и любит порыбачить, то лично проводил его к лучшему месту для рыбалки, а через двадцать минут вернулся на собственном челноке, чтобы присоединиться к отцу Брауну в библиотеке и завязать вежливую беседу о более философских, чем спортивных, пристрастиях священника. Казалось, он одинаково хорошо разбирался и в рыбалке, и в книгах, хотя и не в самых поучительных; он говорил на пяти или шести языках, хотя в основном на жаргонных диалектах. Ему несомненно доводилось жить в разных городах и общаться с разношерстной публикой, потому что в самых увлекательных его историях шла речь об игорных притонах и курильнях опиума, австралийских беглых каторжниках и итальянских разбойниках. Отец Браун знал, что некогда знаменитый князь Сарадин провел последние годы в почти постоянных странствиях, но не догадывался, что эти странствия заводили его в такие сомнительные места и были так насыщены событиями.

Несмотря на достоинство человека из высшего общества, князь Сарадин обнаруживал признаки беспокойства и даже суетливости, не ускользнувшие от чуткого взора священника. Его лицо было благообразным, но во взгляде поблескивало нечто необузданное; он делал мелкие нервные жесты, как человек, пристрастившийся к спиртному или наркотикам. По собственному признанию, он не прилагал рук к управлению своим домашним хозяйством. Это бремя возлагалось на двух пожилых слуг, особенно дворецкого, который явно был опорой дома. Действительно, мистер Поль был не столько дворецким, сколько мажордомом или даже камергером. Он ел отдельно от других, но почти с такой же помпезностью, как его хозяин, остальные слуги трепетали перед ним, и он чинно, но с большим достоинством советовался с князем, словно был его поверенным, а не слугой. Смуглая домоправительница казалась тенью в сравнении с ним. Теперь она держалась незаметно, во всем слушалась дворецкого, и Браун больше не слышал ее напряженного шепота, ранее намекнувшего ему на то, что младший брат шантажировал старшего. Он не знал, правдива ли история об отсутствующем капитане, но в поведении Сарадина присутствовала некая скрытность и ненадежность, отчего услышанное не казалось вовсе невероятным.

Когда они вернулись в длинную комнату с окнами и зеркалами, желтый вечерний свет уже озарял прибрежные ивы, и далекое уханье выпи напоминало о барабанах маленького лесного народца. Необычное ощущение присутствия в печальной и злой зачарованной стране снова окутало священника темным облаком.

– Поскорее бы Фламбо вернулся, – пробормотал он.

– Вы верите в судьбу? – внезапно спросил неугомонный князь Сарадин.

– Нет, – ответил его гость. – Я верю в Судный День.

Князь отвернулся от окна и как-то странно посмотрел на священника; его лицо находилось в тени на фоне заката.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Сейчас мы находимся по эту сторону занавеса, – ответил отец Браун. – Все, что здесь происходит, как будто не имеет никакого смысла, но оно имеет смысл где-то еще. Там настоящего преступника ждет возмездие, а здесь же оно часто обрушивается на невиновного человека.

Князь издал необъяснимый звук, похожий на птичий клекот; его глаза на затененном лице хищно светились. Внезапно в голове священника, словно бесшумный взрыв, вспыхнула новая догадка. Возможно, сочетание резкости и внешнего блеска в манерах Сарадина имеет другое объяснение? Был ли князь… находится ли он в здравом уме? Сейчас он несколько раз повторил фразу «на невиновного человека… на невиновного человека», что выглядело более чем странно в светской беседе.

Тут отец Браун с опозданием заметил кое-что еще. В зеркале напротив он увидел, как дверь тихо распахнулась и на пороге предстал мистер Поль, на мертвенном лице которого застыло бесстрастное выражение.

– Я подумал, что будет лучше сразу же сообщить вам, – произнес он все тем же чопорно-уважительным тоном старого семейного адвоката. – К причалу подошла лодка с шестью гребцами, и на корме сидит джентльмен.

– Лодка! – повторил князь. – Джентльмен?

Он поднялся на ноги. Наступившую тишину нарушали лишь редкие птичьи крики в камышах, но прежде, чем кто-либо успел заговорить, за тремя освещенными окнами промелькнула новая фигура и новый профиль, подобно тому как это недавно сделал сам князь. Но, не считая орлиных черт лица, в их внешности было мало общего. Вместо нового белого цилиндра Сарадина незнакомец носил черную шляпу устаревшего или заграничного фасона. Его юное и очень суровое лицо с гладко выбритыми щеками и немного синеватым решительным подбородком отдаленно напоминало молодого Наполеона. Этому способствовала консервативность его внешнего облика, как будто он не давал себе труда задуматься об отступлении от моды своих предков. На нем был потертый синий фрак, красный жилет, похожий на военный, и белые панталоны из грубой ткани, распространенные в начале викторианской эпохи, но странно неуместные в наши дни. На фоне этой старинной одежды его смуглое лицо казалось невероятно молодым и чрезвычайно серьезным.

– Черт побери! – воскликнул князь Сарадин. Он надел свой белый цилиндр, направился к парадной двери и распахнул ее в сад, освещенный лучами заходящего солнца. Тем временем новоприбывший и его спутники собрались на лужайке, словно маленькая опереточная армия. Шестеро гребцов вытянули лодку далеко на берег и выстроились вокруг, с почти угрожающим видом держа поднятые весла, словно копья. Все они были загорелыми, а некоторые носили серьги в ушах. Один из них, с черным футляром необычной формы в руках, встал рядом со смуглым юношей в красном жилете.