– Но физически слабее. Легкая добыча… у меня в сумочке шокер лежал.

– Выбрось.

– Почему? – Людочка вытерла мокрую ладонь о подол платья.

– Потому что вряд ли в критической ситуации успеешь вытащить… а иллюзию защищенности создает. Иллюзии опасны.

Людочка рассеянно кивнула, думала она явно не о шокере.

Воспоминания перебирала? Те самые разговоры с Мишкой, в которых он и вправду мог сказать что-то важное, но она прослушала, пропустила мимо ушей. И теперь наверняка жалела, что была слишком занята собственными бедами, чтобы вслушиваться.

И Стас о том же жалел.

А еще, пожалуй, что разговоры эти велись не с ним. Только в сожалениях не было особого смысла.

– Не выходи одна из дому, – сказал он. – Пока все это не закончится.

Людочка посмотрела на него с жалостью, как на больного, и ответила:

– Допустим, неделю я еще дома просижу… постараюсь не свихнуться. В магазин за продуктами…

– Вместе пойдем.

И не только за продуктами. Все-таки как ни крути, а пуховик пострадал из-за Стаса. И вряд ли у Людочки имеется запасной, разве что то уродливое пальтецо.

Джинсы, судя по виду их, тоже восстановлению не подлежат.

– У меня отпуск заканчивается. – Людмила села, закинув ногу за ногу. – На работу тоже ты меня возить будешь?

– Постараемся управиться за неделю.

Она фыркнула:

– А если не выйдет?

– Если не выйдет, то ничего… повожу.

Кажется, не поверила. Отвернулась. Оперлась на плиту:

– Ужинать будешь?

Отказываться Стас не стал.

Утро выдалось промозглым, хорошо, что без дождя. Стас ненавидел сырость, уж лучше так, с изморозью, с тонкою пленкой льда, которая похрустывает под ногами, чем мерзотная сыпь с неба.

Правда, вряд ли бы Людочка согласилась.

Вид она имела премрачнейший, не то в силу раннего подъема, не то из-за холода. Курточку ныне нацепила тонюсенькую, из искусственной кожи, от которой тепла, надо думать, не было. Из-под куртки выглядывал толстый свитер.

– Тебе необязательно было… – Стас осекся.

Говорил уже.

Но Людочка тогда мрачно покачала головой, а теперь и до ответа снизошла:

– Я в четырех стенах свихнусь. И от любопытства в том числе. – Воротник своей куртейки подняла, отвернулась. – И обещать, что буду сидеть, носу на улицу не показывая, не могу. Поэтому если уж тебя беспокоит моя безопасность, то вози меня с собой.

Наглая.

Помнится, прежде она такой наглой не была. Напротив, милая, скромная девочка… куда что подевалось?

– Угрожаешь? – со смешком поинтересовался Стас.

– Предупреждаю.

В машину забралась.

Поежилась.

– Хорошо, – Стас вставил ключ в замок зажигания. – Но есть условие.

Покосилась недоверчиво. Не ждала этакой покладистости? Стас сам себе удивлялся.

– Сначала едем к родителям этого… Егора, а потом в магазин за шмотками.

Во взгляде появилось удивление.

– Тебе куртка нормальная нужна. И вообще…

– Спонсируешь? – прозвучало раздраженно.

– Возмещаю ущерб.

Молчание.

Гордость мешает согласиться? Лучше замерзнуть, чем принять подачку, а вот ее мамочка, похоже, решила бы иначе.

– Послушай, – Стас не знал, как разговаривать с этой упрямой женщиной. – На тебя вчера напали. И причинили ущерб не только моральный. И напали, если разобраться, из-за моих дел. Моей непредусмотрительности. Следовательно, я обязан тебе возместить этот самый ущерб.

Людочка молчала, покусывая нижнюю губу.

– Хорошо, – спокойно ответила она. – Но поедем не в магазин. На рынок…

Ну, это Стас как-нибудь сам решит, куда ему ехать.

Егор Егорович Пасьянов при жизни обретался в мрачного вида доме. В былые времена дом относился к числу элитных, но ныне, глядя на серые, грязные будто бы стены его, Стас не мог отделаться от мысли, что само это место располагает к самоубийству.

Темный холл.

Узкая лифтовая кабина за решеткой. И лифт поднимается медленно, с неприятным дребезжанием, которое заставляет вспомнить все истории о рухнувших лифтах. Он останавливается на седьмом этаже, где назойливо пахнет кошками.

Две двери, друг напротив друга.

Черный дерматин. Красный дерматин. Цифры латунные, потускневшие. Звонок-кнопка, на который давить приходится долго. И у Стаса даже появляется мысль, что зря они сюда приехали.

Никого нет дома.

Но дверь в конце концов открывается.