– А что вы хотели украсть?

– Да не что, а кого. Простите, просто я корректором работаю, поэтому машинально ошибки поправляю, даже в устной речи. А украсть я хотела чужого мужа. Вот и поплатилась. И он поплатился… – Вероника снова горько заплакала.

– Может, вам врача вызвать? – спросил Бунин.

– Не надо. Мне укол «Скорая» сделала. Вы идите, я сейчас лягу. И плакать перестану. Мне ведь сейчас не о Сергее думать надо, а о ребенке. В конце концов, я все равно не верила, что у нас семья получится. Думала, что он и в этот раз к Нине вернется. Так что не было его у меня, не будет и не надо. Сама справлюсь.

Дивясь этой странной логике, Бунин перешел в соседнюю квартиру, дверь которой оказалась незапертой. Свет нигде не горел, из кухни тянуло холодом от явно открытого окна.

– Еще раз здравствуйте! – громко сказал Иван, чтобы не спугнуть оставшуюся одну женщину, притаившуюся где-то в пустынной квартире. – Нина, это я, капитан, то есть майор Бунин!

– Проходите. – Голос шел из кухни, и Иван, не решившийся зажечь свет, практически на ощупь двинулся на этот голос. Квартира Вероники была однокомнатной. В этой было две комнаты. Нина стояла у раскрытого настежь окна, в которое курила, казалось, не замечая октябрьского холода.

– Простудитесь, – мягко сказал Иван, пододвигая табуретку.

– Неважно. Все, что проходит, а простуда проходит, не имеет значения. Важны лишь безвозвратные вещи. Вот Сергея больше нет, это важно. Вы понимаете?

– Думаю, что да.

– А я все думаю: как это? Его больше нет, и он не будет ходить по лестнице, заходить в квартиру, неважно, в какую. Еще два часа назад мне это казалось страшно важным. Какая я была дура!..

– Нина, он оставил вас…

– Вы знаете, он был неплохой мужик. – Она горько усмехнулась. – По-своему неплохой. Добрый, работящий, в руках у него все горело. У него были свои представления о жизни. Как семью содержать, как детей воспитывать. Он эту Веронику завел, потому что перед мужиками в бане было неудобно, что у него любовницы нет.

– Вы так сказали, как о собаке.

– Так он ее и завел, как собаку. И привязался, как к собаке. Которую на улицу не выбросишь, потому что она преданными глазами смотрит.

– Вы столько лет прожили рядом, это трудно, наверное?

– Трудно поначалу, потом привыкаешь. Он все-таки на глазах был, рядом. Можно было не волноваться, где он, что с ним… Вы ведь, мужики, все одинаковые. Кобели… Ну, завел бы он другую любовницу, что бы мне, легче стало? Когда он в первый раз ушел, я, конечно, сгоряча замки поменяла, в дом не пускала, одежду его не отдавала. А потом простила. Видела, трудно ему, мается он. У меня ведь дома ни пылинки, на обед первое-второе-третье и салат. А она пельменями магазинными его кормила. Он за полгода, что у нее жил, на пять килограммов похудел.

Как-то подкараулил меня на лестнице, говорит: «Нина, прости меня. Не могу я без тебя и детей. Хочешь, на колени встану?» Наверное, не надо было его прощать, да сердце женское-то не камень. Да и нос натянуть этой курве хотелось. Она уж такой королевишной мимо меня ходила! Как же, мужика увела! В общем, вернулся он тогда. А потом снова к ней бегать начал. Я даже как-то ходила к ней, просила по-хорошему: поменяй квартиру, переедь ты куда-нибудь, что жилы мотаешь и себе, и мне, и ему!

Так нет, куда ей! Гордячка она. Все учится, все лучше пытается стать. А зачем? Разве ж женскую природу обманешь?

– Нина, а как вы узнали, что ваша соседка беременна?

– Так Сережа сказал. Пришел такой напряженный. Говорит, все, Нина, решился я. Разводимся мы с тобой. Ника ребенка от меня ждет. Маленькому отец нужен, наши с тобой выросли, им я больше ни к чему, а тут, глядишь, пригожусь еще.

– И как вы отреагировали?

– Не обрадовалась. Пятидесятилетнюю женщину нельзя бросать. Подло это. Жизнь прожита, красота увяла, вся в детей ушла, в дом, в хозяйство. Конечно, страшно оставаться одной на старости лет. Да вот все равно пришлось. Видно, судьба такая.

– Вы не просили Сергея передумать, не уходить?

– Нет, не просила. Во-первых, чего унижаться, если уж он так решил. А во-вторых, я ж его знаю хорошо. Была уверена, что он от пеленок с горшками сбежит и обратно ко мне вернется. Ему уже в его возрасте от жизни тоже ничего не надо было, кроме пива перед телевизором. Какие уж тут дети?

– А что вы имели в виду, когда сказали, что больше не намерены терпеть соседство с Вероникой и вашим бывшим мужем и примете меры, чтобы их больше не видеть? Уж не убийство ли?

– Господь с вами! – Женщина устало потерла лоб. – Я с ним почти 30 лет прожила, разве б поднялась рука его убить? Даже проклясть и то бы не осмелилась. Я просто решила, что раз эта гангрена из нашего дома не переезжает, сама квартиру поменяю. Если Сережа бы ко мне вернулся, то к ней бы дорогу забыл, ему на другой конец города таскаться бы лень было, что я его, не знаю? А не вернулся бы, так мне бы они на глаза каждый день не попадались, душу бы не бередили.

– А скажите, у вашего мужа не было врагов? Кто мог ненавидеть его до такой степени, что решился на убийство?