– Георгий? – спросил он с грузинским акцентом и, получив утвердительный ответ, продолжал: – Я из Тбилиси. Ваши друзья попросили меня передать вам небольшой подарок. Вы можете его получить сейчас же.

– Где вы находитесь? – встрепенулся Георгий.

– Я у Белорусского вокзала. Слева от входа в метро. Знаете, конечно?

– Конечно! Еду! – Георгий бросил трубку.

Крючков посмотрел в окно, где на стоянке служебных машин стояло несколько «Волг», и увидел, как из двери выскочил Кикнадзе, запрыгнул в одну из машин и она сорвалась с места.

Шло время, а начальника все не было. Вошла секретарша и извинилась, что Иван Иваныч все задерживается, но скоро обещал быть. А Крючкова теперь уже интересовало другое.

Минут через тридцать на стоянку вкатила «Волга», и Георгий быстрым шагом пересек двор. Выждав немного, Крючков набрал номер и удивленно спросил:

– Георгий, почему сидишь, не едешь? Ты не понял меня?

– Все понял! – раздраженно крикнул Георгий. – Но я только что с Белорусского вокзала! Где ты был?

– Почему с Белорусского? Я на Киевском!

– Но ты же сказал – на Белорусском!

– Не мог я так сказать! Что я – ненормальный, да? Гони на Киевский! Знаешь, где башня с часами? Я буду под часами. Еду!

И опять Крючков наблюдал из окна ту же сцену: Георгий выбежал, вскочил в «Волгу» и сорвался с места. И еще прошло полчаса. Потом Крючков увидел, как «Волга» въехала на стоянку, и в это время вошла секретарша.

– Извините, Николай Афанасьевич, – смущенно сказала она, – но Иван Иваныч уже не сможет вас сегодня принять. Он просил извиниться и…

– Ничего-ничего, – перебил ее Крючков. – Я понимаю: государственные дела превыше всего. Но что мне было нужно, я уже решил по телефону. А в Иван Иваныче у меня, собственно, и никакой нужды не было. Это я ему был зачем-то нужен. А я, в общем-то, по делу товарища Кикнадзе.

– Его кабинет рядом, – подсказала секретарша.

– Я знаю, но не хочу его беспокоить. Мне говорили, что он, как и Иван Иваныч, чрезвычайно занятый человек. Поэтому передайте ему, пожалуйста, если вам нетрудно, что земляк из Тбилиси ждет его на Казанском вокзале. И прибавьте: пусть поторопится.

Крючков откланялся и оставил секретаршу в полном недоумении.

На страницах этой книги было уже достаточно свидетельств всенародной любви к Крючкову, на которую он всегда отвечал искренней взаимностью. Не были исключением и его отношения с коллегами – будь то в жизни или на съемочной площадке. Упоминалось о дружеской «троице»: Николай Крючков, Петр Алейников и Борис Андреев. За два года до кончины Крючков снова вернулся памятью к своему товарищу Борису Федоровичу и написал очерк «О моем друге».

Думается, будет уместно и справедливо завершить эту главку последней публикацией самого Николая Афанасьевича.

«Борис Андреев… Своеобразный, самобытный актер. Глыба. Человек, не похожий ни на кого. Неповторимый. И играл, и мыслил, и говорил он своеобразно. Колоритно. Ярко. У него было свое, незаемное видение мира. Смею это утверждать не только потому, что мы с ним вместе работали на съемочных площадках, – нас долгие годы связывала крепкая мужская дружба.

Он пришел с Волги, из Саратова, из тех мест, где искони рождались русские богатыри, где сколачивались бурлацкие артели, где обитал лихой и шумный народ – волжские ватажники.

Ему пришлось поработать и грузчиком, и слесарем на заводе, одновременно учась в Саратовском театральном училище.

Молодецкая сила, крупность характера, презрение к суете, веселое добродушие – все это, я думаю, подарила Андрееву Волга и земляки-волжане. Но он не был увальнем-простаком, как, может быть, казалось кому-то на первый взгляд. В нем жила, радовалась и мучалась чуткая и тонкая душа. Вспомните, как неспешно, осторожно двигался Андреев на экране, как говорил, сдерживая свой могучий бас, – словно прислушиваясь к чему-то сокровенному внутри себя, боялся что-то расплескать, стеснялся обнажить. И оказалось теперь – щедро, не жалея, до конца выплеснул эту душу перед своими зрителями. До конца? Конечно, нет. Он многое мог бы еще сыграть и в молодости, и в зрелые годы, но это уже зависело не от него. А то, что он мог сделать, он сделал.

С Борисом Андреевым я познакомился и подружился во время съемок «Трактористов». Это была его первая роль в кино, а сыграл он ее очень уверенно, профессионально, с чувством меры, нигде не пережимая, хорошо взаимодействуя с партнерами. В нем сразу же обнаружился недюжинный актерский талант.

Судьба еще трижды сводила нас на съемочных площадках: в картине «Малахов курган», где он сыграл командира Чапаевской дивизии Жуковского; в фильме «Максимка» – там Андреев был «пропащим» матросом Лучкиным; в «Жестокости» он сыграл Лазаря Баукина – человека трагической судьбы, сильного, мрачного, озлобленного, в чем-то основательного и справедливого, но вот угодившего в банду.