Ступай в мою спальню и принеси портрет прусского короля Фридриха Второго и повесь в моем кабинете. Отныне он не враг нам, но друг.

Гудович отправился за портретом Фридриха, который хранился у Петра Федоровича в платяном шкафу. Теперь незачем его было прятать, теперь ему самое почетное место.

Драгоценный портрет обожаемого Фридриха был даже вырезан в перстне Петра III. Если раньше он не решался показаться с ним перед теткой-императрицей, то теперь ему все можно.

Когда Гудович воротился с портретом Фридриха II, у императора уже были канцлер Воронцов и конференц-секретарь Волков.

Волков сидел с пером и чернильницей над бумагами, готовый писать указы и распоряжения, которые будет диктовать государь.

— Я желаю мира с прусским королем, — говорил Петр. — Я не хочу сражаться за австрийские интересы. Если я Начну войну, то только с Данией, которая хочет оттяпать у меня мою родную Голштинию. Вы согласны со мной, Михаил Илларионович?

— Да, ваше величество, — согласился канцлер. — Прусский король давно ищет мира с нами.

— А может, все-таки вы против? — прищурился Петр.

— Что вы, ваше величество, я раб ваш. Как я могу быть против?

— Вот и отлично. Вы, помнится, просили у тетушки себе помощника?

— Да, ваше величество.

— И она отказала?

— Да.

— Почему?

— Она не хотела отзывать из Лондона Голицына Александра Михайловича. Я бы его хотел.

— Я повелеваю его отозвать. Дмитрий, напиши, — повернулся к Волкову. — И он станет вашим вице-канцлером.

— Спасибо, ваше величество, а то дел выше головы, запурхался я. А кого на его место прикажете?

Петр не долго думал: «Сделаю моей Романовне приятное».

— В Лондон отправим министром Воронцова Александра Романовича. Теперь еще. Волков, пиши указ о возвращении из ссылки Лестока, Миниха, Бирона…

— А не перессорятся они, ваше величество? — усомнился канцлер. — Все-таки Миних в свое время арестовывал Бирона.

— Не перессорятся. Столько лет минуло. Старики уж. Лопухина жива еще?

— Да вроде…

— Тоже освободить от ссылки. Пусть приезжает, но чтоб только не в столицу. Безъязыкая старуха ни к чему здесь. Пусть доживает в деревне или в Москве у родственников. Где Бестужев-Рюмин?

— Он в своей деревне сидит в Можайском уезде.

— Может, и его вернуть? — спросил Петр, с некоей игривостью взглянув в лицо канцлеру. Знал, что Воронцова с Бестужевым мир не брал.

— Как прикажете, ваше величество, — слукавил Воронцов, знавший о неприязни Петра Федоровича к бывшему канцлеру и потому уверенный, что император не захочет воротить его.

— В самом деле, к чему он здесь? Можайск, чай, не Сибирь. Пусть сидит себе, медали изготовляет. Да и к тому ж, явившись, он опять снюхается с моей женой, только мне еще этой заботы не хватало. Волков, не пиши Бестужева.

— Правильно, ваше величество, — поддержал Воронцов. — Вполне мудрое решение.

— Теперь главное, Михаил Илларионович, — сказал Петр, взглянув на портрет Фридриха II, которого Гудович водружал на стене. — Чуть выше, Андрей. Так, так. Вот будет в самый раз. Я хочу немедленно слать к нему человека с предложением моей дружбы и даже заключения союза. Как вы думаете?

— Может, с союзом пока погодить, ваше величество, — сказал Воронцов.

— Отчего вдруг?

— Да как-то очень скоропостижно уж. У нас ведь еще союз с Австрией, с Францией и как раз против прусского короля.

— Ну а что вы предлагаете?

— Пока бы перемирие.

— Хорошо, я согласен, перемирие и мою дружбу. Волков, заготовь письмо прусскому королю от меня с сообщением о моем вступлении на престол, о перемирии, ну и чтоб высылал к нам полномочного посланника. Обязательно не забудь вписать, что я ласкаю себя надеждой быть искренним другом ему.

— Слушаю, ваше величество. К утру оно будет готово.

— Гудович, ты завтра же повезешь это письмо королю. Где он сейчас, Михаил Илларионович?

— По сведениям, полученным Конференцией, он сейчас в Бреславле, в Силезии.

— Отдав визит королю, Гудович, ты должен проехать в Голштинию и привезти моего любимого дядю принца Георгия. Скажешь ему, что я на троне и с нетерпением его жду. Пусть едет со своим двором и гвардией, если она у него есть.

— Ваше величество, — заговорил Гудович, — если ехать к королю Фридриху с предложением о мире, может, следует для начала освободить знатных прусских пленников?

— А кто есть у нас из них?