Шаги, звук ключа Милдред вошла внутрь.

– Доброе утро, – как обычно, улыбаясь, произнесла Милдред.

– Доброе... – Поникшим голосом произнес я. После вчерашней ночи мне было трудно притворяться счастливым.

Милдред обратила пристальный взор на мое лицо, под глазом был синяк. Она подошла, и, присев на колени, положила ладонь на щеку.

– Опять этот сукин сын Кларк? – я молча кивнул в ответ и отвел взгляд в сторону.

– Простите мистер Лоренс, но у меня связаны руки. Я трижды писала рапорт начальнику клиники. Но он и пальцем шевелить не думает. Кто ещё, если даже собственный отец не может приручить этого урода. Последний раз мне в ответ пришла угроза увольнения, на случай, если я опять напишу рапорт.

– Я понимаю…

– Не унывайте мистер Лоренс, вы идете на поправку. Скоро вы сможете выйти отсюда, – Милдред встала с колен и направилась к выходу, оставив на полу тарелку и таблетку.

– Ричард…

– Что? – она обернулась и посмотрела в мою сторону.

– Просто Ричард, – Милдред улыбнулась шире, чем обычно и ответила:

– Приятного аппетита, Ричард.

Я принялся зачищать тарелку, выбора как бы и не было, так что приходилось довольствоваться кашей. Честно говоря, в ней было что-то диковинное, чего я не находил в другой пище. И тут я задался вопросом: А куда я спрячу не съеденные таблетки? Если оставлю их здесь, то впредь она будет следить за принятием. Под одежду никак, она слишком тугая, а у меня свободные только рот и ноги. Выбор только один. Подумать только, я добровольно принимаю эту дрянь. Ладно, так хоть время пролетит быстрее. Я поднял с пола таблетку и проглотил ее. Поначалу было трудно пить таблетки, не запивая. Поразительно то, как человеческий организм способен приспосабливаться к любым условиям. Стены на этот раз не текли, а просто растворились подобно выпущенному из сигары дымку. На этот раз я оказался в своём личном кабинете в «Бэллтауэр». Все те же серые стены. Я в том же сером смокинге, сижу в кожаном кресле, а в руке у меня револьвер. Но вокруг никто нет. Я совершенно один, даже смерть покинула меня. Казалось, время вокруг застыло, капли по ту сторону окна застыли в вечности. Вокруг ничего не течет, только стоит. Стоит подобно куску льда, оставленного на солнце.

– Нет, я этого не вынесу.

Подвел револьвер к виску и нажал на курок. Но эффекта не было. Я нажимал снова, снова и снова. Потом открыл барабан и увидел что все патроны на месте, они словно дразнили своим сверкающим блеском. Я рассвирепел и бросил его, но стоило ему только оторваться от моей руки, как он неподвижно завис в воздухе, а вместе с ним патроны. Я сорвался с места и направился к выходу. Но дверь была плотно заперта. Я бил ее ногами, но настойчивая дверь и не шелохнулась. Я взял в руки кресло и направился к окну, со всей силой наполненной яростью, кресло полетело в огромные стеклянные проёмы, но не было слышно даже звука удара, стекло осталось непокорным. И этот проклятый кабинет никуда не хотел выпускать меня. Нужно отдать должное этим таблеткам, в отличие от моих собственных галлюцинаций, здесь на меня никто не нападал. Хотя обстановка должен признаться была устрашающей. А чувство безысходности лилось через край. Интересно, а как же я выгляжу со стороны, когда съедаю эти таблетки? Быть может я сплю, а, может, сижу со стеклянным взглядом, уставившись в одну точку, а может вообще бегаю по камере и делаю то же, что и в моих видениях. Но боюсь мне этого не узнать. Очень скоро меня отпустило, и я снова оказался в закрытой камере, скоро Милдред принесет мой ужин и я снова лягу спать. Изо дня в день по стандартной процедуре. Случалось нечто выходящее из ряда вон, вроде побоев Кларка. Я это не одобряю, но зато по контрасту, обычные дни кажутся лучше прочих.

Глава 4.

Прошла неделя с появлением на свет моего намерения выйти на свободу. Я старался сдерживать эмоции и притворяться здоровым. Милдред практический каждый день делала замечание об улучшении мое самочувствия. Я продолжал пить таблетки, да, они уносили меня из этого мира в мир похуже. Но для начала мне было необходимо выйти хотя бы из одиночной камеры.

– Доброе утро Ричард, как вам спалось.

– Доброе утро, спасибо прекрасно.

– У меня для вас хорошие новости, – дружелюбно улыбаясь, произнесла Милдред. Голос ее был наполнен бескорыстной радостью за меня.

– Да? И какие же?

– Двумя днями ранее я передала вашу мед. карту доктору Васнокеру на рассмотрение. И он одобрил мою просьбу снять с вас смирительную рубашку.

Я был на седьмом небе, и от счастья ровным столбом повалился на спину и начал смеяться. Милдред смотрела на меня с укоризненным взглядом.

– Ричард, вы сейчас заставляете меня думать, что я это зря сделала.

Я тут же встал со спины и с легким смешком ответил:

– Извини, я просто отдался эмоциям.

– Ну что ж, надеюсь, – с подозрительной улыбкой произнесла Милдред.

Она подошла ко мне и расстегнула крепления за спиной, напряжение ослабилось. Милдред размотала рукава, и я снова почувствовал свободу. Ох, это несравненное чувство, я готов был визжать от счастья, но посчитал, что Милдред передумает и воздержался.

– Только не падай в обморок, я также добилась того чтобы тебя выпустили из одиночной камеры.

Переполненный чувством благодарности я направился к Милдред, желая обнять ее, раскрыв руки. Развязанные рукава висели как плети берущие свое начало у локтевого сустава. Милдред сделала шаг в сторону, глаза ее выдали глубокий испуг как в тот день, когда я набросился на не думая, что это златозубый. Она не успела сказать ни слова, когда я уже душил ее своими объятьями. Она издала хрипящий звук, думая, что ее душат, но очень скоро поняла, что это не так и даже обняла в ответ.

– Но только после личной беседы с доктором Васнокером.

– И ты пошла на это ради меня? Я тронут.

– Да не я с ним общалась лично, а тебе нужно.

– Оу, ну тогда лучше оставь меня здесь, – Милдред хлопнула ладонью себя по лбу.

– Он тебя проконсультирует и не более.

– Честно?

– Да, честно. Почему все умалишенные такие извращенцы?

– Увы, в четырех стенах о высоком не подумаешь...

– Ну, ладно, собирайся. Я отведу тебя к нему.

Наконец-то, я выберусь отсюда. Интересно сколько Наполеонов я встречу в общем зале? А Линкольнов? План работает. Совсем скоро я выйду на волю, и тогда полетят головы, много голов, хотя до беседы с доктором лучше засуну такие мысли куда подальше. Милдред вела меня по чисто убранным коридорам, запах был точно такой же, как в больницах. Стены были белыми под цвет только что выпавшего снега. То ли лампы столь ярки, то ли стены столь чисты, что они буквально светились и обжигали глаза своим ярким и непривычным светом. Милдред шла впереди, я частенько отвлекался, заглядываясь по сторонам. По обе стороны был ряд дверей в такие же камеры, как и моя, впереди был выход из блока одиночек. Выйдя оттуда мы шли по коридору, вокруг было множество дверей, и все были такие же, как и стены выкрашены в белый, что казалось, они сливаются на общем фоне, одни только железные ручки помогали отличить дверь от стены. По левую сторону я увидел карман, в котором стояли пустые инвалидные коляски, а за ними окно, на нем стояли белые, не аккуратно покрашенные решетки. Я подошел поближе. От окна веяло холодом, но это было приятно. Там на улице лежал снег, как же давно я его не видел. Всегда ненавидел его, и зиму в целом. Но сейчас он казался уже не столь ненавистным, мне даже хотелось выйти и сделать снежного ангела. А он еще шел, снежинки так и летели вниз, и, поддаваясь холодному потоку, снова взмывали верх к небесам.

– Ричард? – обернувшись, Милдред не заметила, как я остался позади. Охваченная паникой она метнулась искать меня по коридору, но долго искать не пришлось

– Ричард, я же просила не отставать.

– Извини, просто давно не видел всего этого. Признаться уже и забыл как это красиво.

Увы, это свойственно не только мне, я просто выступил как живой пример того, как мы начинаем ценить простые радости только тогда когда нас их лишают. Почему? За что? Я был бы рад всегда так встречать утро, чувствуя все это волшебство мироздания, что обычно спрятано от нашего уставшего от мира взгляда. Когда-то в детстве мы видели истинную суть мира, мы видели, сколь он красив и не повторим. Но сейчас нам это больше не надо, путы материального мира плотно сковали наши глаза. И лишь освободившись от них можно снова узреть мир в его истинном свете. Не просто как клочок земли, на котором стоит дом, а как подлинное и неповторимое произведение искусства. Можно ли эволюционировать когда не помнишь истоков, куда можно идти, не зная, откуда и зачем? Действительно ли мы эволюционируем, когда мы просто замещаем старое знание новым? Почему мы не можем быть как амфибии, они-то не забыли того, как когда-то были рыбами. Возможно, именно поэтому в некоторых мифологиях рептилии считаются символом мудрости. Хотя, может, это и есть эволюция? Отрезать старые хвосты, что бы приобрести ноги, дабы не отягощать себя тяжелой ношей прошлого. Но стоит миру рухнуть, и люди, привыкшие к своей системе, останутся самыми не приспособленными существами на планете.