— Пожалуй, нам лучше не обсуждать все это сегодня, Дэйзи, — мягко сказал он. — Я провожу вас до машины.

— Я хочу поехать с вами.

— Вы ставите меня в непростое положение. Я не могу заставить вас поехать домой, но оставить вас здесь одну, в этой части города, даже при запертых дверях, я тоже не могу.

— Почему вы все время говорите об этом районе как об уголке преисподней?

— Потому, что так оно и есть.

— Я еду с вами, — сказала она.

— В дом миссис Розарио?

— Да, если вы направляетесь именно туда.

— Там может оказаться Хуанита. И малыш.

Губы ее скривились от боли, но она ответила:

— Может быть, встреча с ними — необходимая часть пути к моему взрослению.

Она отвела детей к Брустерам и оставила там, не вдаваясь в объяснения; мистер Брустер был инвалидом и любил, чтобы у него собирались гости, когда он смотрел телевизор, поэтому объяснять ничего не понадобилось. Возвращаясь, она старалась не появляться на залитых светом аллеях, а двигалась короткими перебежками по темным дворам и улочкам. Скорчившись под зонтиком, она напоминала гнома, отправившегося по своим ночным делам. Ночи она не боялась и знала, что большинство людей, живших по соседству, относились к ней с благоговением: ведь она зажигала столько свечей и так часто ходила в церковь.

Тонкие стенки дома не могли скрыть никаких тайн. Еще не дойдя до порога, она услышала, как Хуанита мечется по дому, швыряя на пол предметы, будто что-то разыскивая. Миссис Розарио стряхнула воду с зонта и сняла намокшее пальто. «Может, она решила, — мелькнуло в голове у старой женщины, — что я снова за ней шпионю, и она ищет меня по всему дому, даже в тех местах, где я не смогла бы спрятаться, хоть стань я лилипутом. Надо поспешить…»

Но поспешить миссис Розарио не могла. Усталость навалилась на нее с такой силой, что руки и ноги еле двигались. С того самого мгновенья, как Хуанита устроила сегодня днем эту сцену, ее не оставляла боль в животе. Она не становилась острее, но и не прекращалась. Когда она кормила детей ужином, то не взяла в рот ни крошки, ограничившись крохотным лимоном и чашкой анисового чая.

Миссис Розарио тихо вошла в дом и направилась в спальню, чтобы повесить там пальто. Педро помог ей снять с петель разбитую дверь и отнести ее на задний двор, где она будет лежать рядом с другими разбитыми предметами, составлявшими ее жизнь. Там она будет разбухать под дождем и коробиться под солнечными лучами. А на следующей неделе они с Педро отправятся на барахолку и присмотрят себе другую дверь, конечно же подходящего размера. Затем отшлифуют ее наждачной бумагой, потом немного краски…

— На следующей неделе, — громко произнесла она, словно давала обещание исправиться кому-то, обвинившему ее в небрежности. Но сама мысль о долгом походе на барахолку, звук шершавой наждачки, запах краски усилили боль. — Или через две недели, когда я буду себя лучше чувствовать.

Даже в отсутствие двери спальня продолжала оставаться ее святилищем, единственным местом, где она могла побыть наедине со своим горем и виной. Свеча перед портретом Камиллы почти догорела. Она поставила новую и зажгла, обращаясь к покойнику так, как обычно разговаривают с маленькими детьми:

— Прости меня, Карлос, братик мой маленький. Мне очень хотелось, чтобы восторжествовала справедливость, но у меня была Хуанита. В ту самую неделю, когда ты приехал сюда, ее снова арестовали, и я знала: когда бы она ни вернулась в наш город, за ней будут следить; они никогда не оставят ее в покое — ни полиция, ни управление по надзору, ни клиника. Мне нужно было отправить ее куда-нибудь, где она смогла бы начать новую жизнь и стала бы жить спокойно и счастливо. Я же женщина и мать. Кто еще приглядел бы за моей доченькой, которую сглазила в родильном доме ведьма, прикинувшись медсестрой. Сама я не взяла из этих денег ни пенни, Карлос.

Каждый вечер она объясняла Карлосу, что тогда произошло, и каждый вечер в его неподвижной улыбке ей виделись его сомнения, ей приходилось продолжать оправдываться, чтобы убедить брата в том, что у нее не было никаких черных мыслей.

— Я знаю, братик, ты себя не убивал. Когда ты пришел ко мне в тот день вечером, я слышала, ты звонил этой женщине и просил ее о встрече. Я слышала, ты просил денег, я сразу подумала, что из этого не выйдет ничего хорошего. Не надо просить у богатых, лучше просить у бедных. Я боялась за тебя, Карлос. Ты вел себя так странно и ничего не хотел мне говорить, только просил держать все в тайне и молиться за твою душу. Наступил тот час, когда вы должны были встретиться, и я пошла к зарослям у железной дороги. Я заблудилась и не могла вначале тебя найти. Потом я увидела машину, большую и новую, и сразу поняла, это ее машина. Секунду спустя она выскочила из кустов и побежала к автомобилю, словно пыталась от кого-то убежать. Когда я подошла, ты лежал мертвый с ножом в груди. Я поняла, что именно она ударила тебя ножом. Я упала на колени и просила тебя, Карлос, вернуться к жизни, но ты меня не слышал. Я вернулась домой и зажгла свечу за упокой твоей души. Она горит и сегодня.