– Сам ты! – прошипел Эрик.

Голос был прав.

Он нарушил условие.

Леонид Арбенин катил коляску с близнецами по мощеной парковой дорожке. Рыжие, ломкие от заморозков кленовые листья шуршали под колесами, пахло дымом – дым приносил ветер: за парковой оградой жгли мусор. На небе – ни облачка, как и обещали в телепрогнозе. Выходной. Солнечная, ветреная погода. Следом за Леонидом семенила жена, миниатюрная брюнетка в полушубке, с сумочкой и собачкой на поводке. Собачка рысила на кривых лапках, жалкая и смешная; при желании ее можно было целиком запихать в сумочку.

– Инна, – обратился к жене Леонид, – придержи коляску, я закурю.

Он чиркнул зажигалкой. Прикурить удалось не сразу: ветер гасил пламя. Инна, покачивая коляску, без умолку тараторила по телефону, перемывая с подругой косточки общим знакомым.

Словно сорока, неприязненно подумал Эрик; он наблюдал за идиллией со скамейки и изрядно подмерз, пока дождался чету Арбениных. От Лукаса Арбера в мужчине сохранился только властный подбородок, выправка отставного военного и неистребимая привычка к табаку. Жену Лукаса звали Инна, как и раньше, и она оказалась такой же болтушкой и вертихвосткой. Расхождение было лишь в коляске с близнецами, добротной, широкой, на пневматических колесах. Близнецы синхронно жевали соски, не подозревая, что с минуты на минуту станут безотцовщиной.

Супруги удалялись; кленовые семена, кружа, падали на фигурную плитку, в голых кронах чирикали воробьи. Безлюдная поутру аллея притворялась аттракционом, тиром, где надо выбить определенное количество очков, забрать приз и уйти. Сравнение с тиром Эрику не понравилось. Он прищурился: Леонид, абсолютно чужой, в отличие от Лукаса, человек превратился в ростовую мишень. Аккуратно, в голову, с первого же выстрела… В глаз попала соринка, Эрик моргнул – соринка мешала. За обшлага рукавов забрался колючий ветер, пистолет холодил ладонь. Эрик сел, подышал на озябшие пальцы, несколько раз сжал и разжал кулаки, потер ладони, восстанавливая кровообращение. Прицелился.

Опустил пистолет. Снова прицелился.

Соринка в глазу раздражала. Арбенина было жаль, и близнецов жаль, и болтушку Инну; на лбу Эрика выступила испарина. Он не хотел тащить грязь сюда, не хотел множить цепочку убийств, начинать с подлости. Разве ей не достаточно смертей? – спросил он, как будто Эдвард Альбер, поверенный Госпожи, мог ответить. Разве мерзких душонок насильников, пушеров и педофилов недостаточно? Разве люди, порядочные люди, чья беда лишь в том, что они не попадут в резонанс, должны страдать?

Эрик боялся слияния. Он видел Риту – чужую, иную Риту. Он нашел ее, следил, как за неверной женой, и горечь утраты, не утраты даже, а того, чего не случилось, захлестнула сердце. Кто подтвердит, что после слияния старого и нового во взгляде Риты проснется узнавание? Что она кинется к нему на шею, ткнется под мышку? В целом выиграют все, но кто-то обязательно проиграет. Дьявол в деталях. Счастья для всех, даром, не выйдет.

Палец заледенел на спусковом крючке и отказывался сгибаться.

Чета Арбениных исчезла за деревьями; аттракцион закрылся, тирщик отлучился на обед. Присев на скамейку, Эрик провел рукой по взмокшим волосам, расстегнул куртку. Он панически не желал проигрывать, пусть и в частностях; частности порой стократ важнее целого.

Ты чертов везунчик, Лукас, пробормотал Эрик.

– Сегодня, – сказал господин Альбер.

Эрик похолодел. Как ни готовься к предательству, легче не станет.

– Я вас понимаю. Вот тут, – господин Альбер прикоснулся к груди, – в вас зреет протест, но тут, – постучал по лбу, – кристальная ясность. Есть цели и есть средства. Вы знаете, на что идете. Не ищите оправданий ни себе, ни другим. Или вы полагаете, революция решит проблемы? Нет, она их усугубит, потому что подлинная революция зреет снизу. Долго, мучительно. Как гнойник. Потом прорывается, изливая гной, яд и смуту. Это очищение, катарсис. Но я бы не советовал окунаться в процесс. Кстати, дворцовый переворот преследует совсем иные цели.

– Переворот? – Эрик нахмурился.

– Вашего Арбера, харизматичного, удачливого сверх меры популиста, используют втемную. Ставлю на то, что его уберут в течение месяца. После переворота, конечно.

Эрик скрипнул зубами: врешь, поверенный. Подслащиваешь пилюлю. Господин Альбер потер переносицу.

– Вы не политик. Но поверьте, Госпожа поддержала бы революцию обеими руками, к взаимной выгоде обеих сторон. Переворот ее не устраивает.