7 апреля 1569 года испанский посол получил аудиенцию у все еще не встававшей с постели королевы-матери. Разговор, произошедший между ними, подготовил почву для последующей репутации Екатерины как «Черной королевы» — хладнокровной отравительницы и убийцы. Посол сообщил королеве-матери: ему кажется, пришло время для «la sonoria». Это выражение означает «похоронный звон», и в этом контексте оно, видимо, относилось к главарям мятежников: Колиньи, его брату д'Андело и предводителю дворян-протестантов, Франсуа III де Ларошфуко. Есть сведения, что Екатерина сказала, что об этом она думала еще семь лет назад, когда неурядицы только начинались. Королева добавила: не проходит и ночи, когда бы она ни пожалела, что не приняла этих решительных мер в то время. Правда, за три дня до разговора она уже назначила цену за головы Колиньи, д'Андело и Ларошфуко — живых или мертвых: за первого — 50 тысяч экю, за второго — 20 тысяч, за третьего — 30 тысяч. Эта цена могла соблазнить любого убийцу.

Ровно через месяц, 7 мая 1569 года, в Сэнте умирает д'Андело, скорее всего от яда, ибо Колиньи и Ларошфуко в то же время серьезно заболели. Колиньи был так болен, что все заговорили о его скорой смерти. Он не мог ходить, и его носили на носилках, порождая в народе самые черные слухи. Когда Екатерина услышала об этом, то написала Форкево: «Мы весьма возрадовались, узнав о смерти д'Андело <…> Надеюсь, Господь обойдется и с остальными так, как они этого заслуживают». Кардинал де Шатильон, брат Колиньи, бежал в Англию, откуда писал пфальцграфу Фридриху III, что королева-мать взяла на себя роль мстителя, которая должна принадлежать лишь Всемогущему. Он обвинил Екатерину в отравлении своего брата, д'Андело, говоря, что это доказано не только вскрытием, но и признанием некоего юного флорентийца, который хвалился тем, что сумел заставить адмирала и его брата выпить из одной чаши. Шатильон добавил, что итальянец даже потребовал у короля награды за свою доблесть.

Ходили также слухи об отравленном яблоке, которое королева-мать якобы когда-то, еще в начале религиозных неурядиц, послала Конде. Когда яблоко доставили от известного в народе парфюмера королевы, мэтра Рене, хирургу принца, Ле Кро, случилось при этом присутствовать. Движимый подозрениями, он взял яблоко и поднес к носу, вдыхая запах. Его ноздри сейчас же покраснели, их начало жечь. Отрезав кусочек плода, он смешал его с кормом для собаки, и как только животное попробовало его, то немедленно издохло. Неизвестно, правдива ли эта история, но несомненно, что начиная с того времени Екатерина стала прибегать к подобным страшным методам, желая избавиться от своих врагов.

Алава сообщал в Испанию, что в январе к Екатерине пробился итальянский маг, подвизавшийся в притоне чернокнижников и шарлатанов под названием «Долина Скорби», находящемся на набережной Дубильщиков в Париже.

Он пообещал избавить королеву от ее заклятых врагов, и та решила взять его на службу. Он намеревался наложить смертельные заклятия на Конде, Колиньи, д'Андело, которые и должны были убить их. Из Страсбурга прибыл мастер по металлу, чтобы изготовить три бронзовых изображения жертв. Все трое были изображены в полный рост, стоящими с поднятыми головами. У каждого — очень длинные волосы, стоящие дыбом. Сложный набор рукояток позволял двигать конечностями фигур и открывать их грудные клетки и черепа. Каждый день, запираясь в своей жуткой мастерской, итальянец составлял гороскопы для жертв и в соответствии с ними поворачивал рукоятки. Разумеется, после смерти Конде и д'Андело кому-то вроде бы привиделись на их телах странные отметины, никоим образом не объясняемые непосредственной причиной гибели. Что касается д'Андело, решили, что яд растравил старые раны. Метки же на теле Конде всех привели в недоумение. Но, какие бы сверхъестественные силы ни призывал колдун, их мощь оказалась не беспредельной. Колиньи, казалось, был неуязвим и продолжал будоражить королевство. К июлю, после жалоб со стороны королевы-матери, итальянец объяснил невозможность убить адмирала тем, что звезда его стоит слишком высоко и оказывает слишком сильное благотворное воздействие; чтобы добиться-де в этих условиях желаемого эффекта, потребовалось бы не менее семнадцати таких фигур…

В августе Филипп получил от Алавы доклад о новом покушении на жизнь Колиньи. Он, Алава, встретил немца, недавно покинувшего лагерь Колиньи; тот похвалялся, будто отлично знает ежедневный распорядок адмирала, а потом заговорил о намерении убить его. Когда Алава передал это королю и его матери, те умоляли его заставить немца хранить молчание и предложили спокойно дождаться добрых вестей. Сэр Генри Норрис, английский посол, также писал о немце по фамилии Хайц, которому заплатили за отравление адмирала. Спустя несколько недель французские протестанты арестовали человека по имени Доминик Д'Альб. Путешествуя с пропуском от Анжуйского, он при этом величал себя слугой Колиньи, но при обыске у него обнаружили среди одежды порошок, оказавшийся ядом. Д'Альба судили и повесили 20 сентября 1569 года. Так что сомневаться в попытках Екатерины избавиться от Колиньи любыми способами не приходилось. Правда, успеха эти попытки не имели.

Герцог Анжуйский и военный совет отчаянно нуждались в присутствии Екатерины. Гугеноты получали поддержку от различных германских протестантских князей и их армий. Герцог Баварский, герцог Цвайбрюкен и фламандский принц Людвиг Нассау противостояли королевской армии, состоящей из французских католиков, швейцарских наемников, валлонов [49] , финансируемых Испанией, итальянцев из Рима и Тосканы и солдат под предводительством маркграфа Баденского и графа Эрнста Мансфельта. К осени силы обеих сторон по численности почти сравнялись, но войска короля имели небольшой перевес. Несмотря на это, они чувствовали, что победа при Жарнаке не принесла желаемых плодов, и сердились, что из-за грубых промахов командующих Карла гугеноты смогли объединиться с войсками иностранных князей. Один из протестантских военачальников, дородный весельчак герцог Цвайбрюкен, умер, не успев увидеть, как его войска встретятся с союзниками-единоверцами. Маршал де Таванн иносказательно заявил, будто эта беда приключилась с герцогом от того, что тот хлебнул «вина Авалона» — отравленного деревенским лекарем и обнаруженного людьми герцога. Однако более вероятно, что герцог умер просто от пьянства. Екатерина, всегда готовая видеть во всем руку Господа, радовалась смерти врага и писала королю: «Видите, сын мой, как Господь помогает вам — более, чем кому-либо другому, убивая ваших врагов, так что вам даже не приходится наносить им удар». В течение лета 1569 года Екатерина выезжала на линию противостояния, наблюдала за мелкими стычками, проверяла готовность войск, помогала в наборе пополнения, укрепляя силу духа и решимость своих бесталанных командиров.

В июле 1569 года король издал эдикт о конфискации земель и собственности гугенотов, а 13 сентября Колиньи был заочно приговорен к смерти за «оскорбление величия». Казнь должна была состояться на Гревской площади, как только его наконец схватят. Лишенный почестей, титулов и владений, адмирал понес большие потери оттого, что его добро и поместья были захвачены и проданы. Однако толпе пока пришлось довольствоваться повешением изображающего его чучела. Вождь гугенотов был упорен, осторожен и не давал себя ни поймать, ни убить. Гугеноты, которым положительно везло в то лето, решили, вопреки изначальному плану Колиньи, осадить Пуатье, что и начали 14 июля. Но герцог Анжуйский, применив разумную тактику диверсий, сумел снять осаду 5 сентября. Несмотря на юный возраст, он быстро обучался воинскому искусству.

3 октября 1569 года, по совету Таванна, герцог Анжуйский вовлек неприятеля в сражение близ Монконтура, к северо-западу от Пуатье. Гугеноты были в белых камзолах с желто-черными повязками на рукавах в память о герцоге Цвайбрюкене. Люди короля нашили на одежду традиционные белые кресты рыцарей-крестоносцев и повязали на предплечья королевские ленты алого цвета. Перед сражением Таванн поднялся на возвышение, откуда мог видеть диспозицию вражеской армии. Он был настолько удовлетворен увиденным, что, вернувшись, сообщил герцогу Анжуйскому: «Монсеньор, с Божьей помощью, мы их победим. Если сегодня мы не одержим победу, я никогда более не возьму в руки оружия. Вперед же! Во имя Господа!»