Между вещью и пылью
вернуться

Драгунов Андрей
Шрифт:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«В магазине, где заблудиться, как среди плит…»

В магазине, где заблудиться, как среди плитна старом погосте, перебираю покупки —жизнь продолжается, только немного рябитв правом глазу, и не идут на уступкимне продавцы. Я, в общем, доволен. Рад,что так недорого мне обошёлся праздник.И выбирал не то что бы всё подряд —необходимое, чтобы, загнавшись, всадникперекусил и вышел. И чтоб емуне по дороге было считать убытки,что вперемешку, в сумме – за всю войну,в месте, куда не пишут, не шлют открыткико дню рождения. Чтоб не забыл, где домили его подобие, если честно…Как говорится, счастье семьи не в том,что от меня к другому ушла невеста.Только опять погода, цветёт апрельна холодильнике ветками из подворотни.Жизнь обозначилась просто – от сих до сель.И пара слов продавщице – ещё на входе.Апрель 14 2013 г.

«Давай, не будем больше о любви —…»

Давай, не будем больше о любви —о чём-нибудь ещё, но не об этом.Ты говорила про мечты свои,но спать ложились карточным валетоми говорили – только – до утра,укрывшись плотно ватным одеялом,но не о том, что завтра – про вчера,про – что случилось с нами. Про вокзалы.Про поезда. Про призрачный покой.Про смятую постель. Про чай с вареньем.О том, что невозможно жить со мной,но так случилось, как в стихотвореньи.Т. е. опять, уже – не по-людски,т. е. как принято. На кухне зреет чайник.Ворона каркает про выгоды свои,но как-то жалобно. И всё не едет всадникна крашеном коне. И ты молчишь.Чай остывает. Наступает утро.Закутанный от холода малышдрожит, как лист и как трава, как будто.Апрель 16 2013 г.

«Перебираю старые газеты…»

Перебираю старые газеты,как письма из уже ушедшей жизни,но, не найдя привычные ответына все вопросы, делаюсь капризней,как в детстве. В пальцах жёлтые страницы —таких же жёлтых – шелестят обычно.И с фотографий, как с витрины, лица —во все глаза. От рюмочки «Столичной»не наступает окончанье света,и жизнь опять идёт с пометкой «срочно»,чтоб не запнуться в старенькой газете,в пустяшных заголовках с многоточьем.Апрель 19 2013 г.

«Жизнь, как в детстве, не делится между вчера и завтра —…»

Жизнь, как в детстве, не делится между вчера и завтра —только сегодня, – и без обещания выжить,т. е. какой-то надежды, и это правда, —даже для тех, кто ошибался триждыи трижды тонул, пытаясь как можно глубжеза ограждения, чтобы опять не сгинутьна мелководьи, где водоросли к тому жеи по ногам – верёвкой, а волны толкают в спину,как конвоир на высылке, сквозь деревья —это когда уже ничего, как в детстве…И продираясь куда-нибудь через время,замечаешь только то, что в руках – в наследство.Апрель 19 2013 г.

«Последнее, что помню об отце —…»

Последнее, что помню об отце —незапертая дверь к нему на кухню.Морщины толстые на заспанном лицеза плотной пеленой – он много курит,не открывая форточку. Теперьон умер, и черты его истёрлись,но до конца незапертая дверьещё осталась… Жаль, чужие втёрлисьв раздел имущества, оставив не уделединственного сына. Как наследникя тоже право на жильё имел,но так случилось, что теперь в переднейчужие тапочки. Как будто никогдаи не было отца в этой квартире.Осталось, впрочем, это ерунда —семь слоников, разбросанные в миремоим старанием, как память о семье,чтоб кто-нибудь, когда-то, где-то вспомнили помянул, возможно, как во сне —фамилия и имя, как запомнил,как довелось услышать в первый раз,при первой встрече – так при первой ходкезапоминают узника рассказправдивый до слезы и не короткийв перечислении. И кто-нибудь утрётещё слезу, как тряпкой пыль со шкафа,что сохраняет, если вдруг припрёт —поверхность и следы, не сыпя на полотходы быта… Ёлочный паркет,наверно, заменили подорожекакой-нибудь доской – но в мире неттакого дерева, чтоб застолбить дорожкив другую даль, где тихо и светло,где тапочки всегда на лучшем месте,где находя прокисшим молоко,не думают о смерти – об отъездекуда-то ненадолго отдохнуть,чтоб после целый год смотреть альбомыи вспоминать по карте длинный путьи впечатления, с какими не знакомыдоселе были. Медленно портретперемещается в другое измеренье,которому пока названья нет,но что-то близкое, почти что – откровенье.И дом стоит, не ведая печальо выбывших, как и о вновь прибывших…Лишь тапочки отца немного жаль —он их любил! И лучше не напишешь.Апрель 20 2013 г.

«Никто не скажет: «Скушай яблоко, сынок…»

Никто не скажет: «Скушай яблоко, сынок,тебе полезно. И творог на завтрак.Оденься потеплей, чтоб не продрог», —хотя уже тепло, но чтоб приятнонемного было – всё-таки апрель.Хоть снег растаял, но ещё прохладнобывает утром – прямо как теперь…Никто не скажет, ну да это ладно —привыкнуть можно к торжеству потерь,как к незнакомым лицам при прощаньина кладбище, куда открыта дверь —любому – несмотря на обещанье…И прочие пророчества. Кудатеперь ещё отправиться скитальцу?Но это тоже, впрочем, ерунда —где выстелют соломку постояльцу,чтоб спать не жёстко. Новая постельсогреет лучше свитера и шапки,что одевал на выходе в апрель.И, кажется, теперь совсем не жарко.Апрель 20 2013 г.

«Поутру не скажешь – каким будет вечер. Ночь…»

Поутру не скажешь – каким будет вечер. Ночь.Будет ли полдник и что подадут на ужин —в предсказании, точно, не сможет никто помочь,так как сомнения – никто никому не нужен,чтобы сознаться в вымысле, где слова —лишь дополнение к бреду – ничтожный поводпереиначить сказанное. Головалишь дополнение к мыслям, как к лампе провод.И пересказ становится всё длинней,чем ожидание дольше, а день – короче,и не дождаться вечера – побыстрей,чтобы узнать – то ли о нём пророчат.И быть уверенным точно, наверняка,чем завершится день, и в какое времяперестают трезвонить по пустякам,предлагая вечность в каком-то глухом селеньи.Апрель 21 2013 г.

Последствия

В городе, где Каин убил Тебя,днём и ночью вывешивают покрывало —на обозрение, нитки его теребя,в поисках правды. Даже турист с вокзалав этом участвует, чтобы не стать врагомили посмешищем, как раньше уже бывалосо вновь прибывшими, оставив уже на потомосмотр местности и старых сырых подвалов.Жизнь продолжается, чтоб не сойти на нет,т. е. совсем на убыль в сухом остатке,смяв за собой пространство, где весь секретв том лишь, чтоб выжить в этом сплошном упадке.Прав был Иуда, что деньги отдал на сад,но их хватило, видимо, не намного.Знал бы Иуда две тысячи лет назад —может, ушёл бы дальше своей дорогой…Но полотно полощется на ветружарком, как пламень, раздутый на дне оврага,как не сказать, из топки. И всю жарупереживает только одна бумага,став совладелицей правды в последний раз,чтобы уже к чернилам не возвращаться,как к незаконнорожденным, чей рассказможет в любой газете вдруг оказаться.И, несмотря на вымысел или бред —перекроить историю, как попалопод руку автора. Но не найдя ответ,скрыться от всех, как в детстве под одеялом,чтобы уже ни взглядов, ни лишних слов,ни посторонних окликов: «Эй, засранец!».Знал бы Иуда, каким будет их улов —точно сказал бы всем, что Ты иностранеци путешествуешь с слугами и женой —меньше хлопот и лишних вопросов тоже…Но вышло, как есть. И валят теперь толпой —чтоб не забыться – режут потом по кожеи имя Твоё, но больше всего – кресты,чтобы не спутать место последней встречи,не заблудиться в соснах, откуда Тывышел навстречу в тот, Свой последний вечер,чтобы раздать последнее – и на покой —без вариантов, иначе турист с вокзаладни свои кончит, просто махнув рукойна всю историю, которой и не бывалов этих краях – не напишу – вообще…Сколько не меряй площадь – больше не станет,даже когда, застигнутый вор в плащепросит пощады и тычется в мёртвый каменьокровавленным лбом… Со временем всё не так,как представлялось – лишь полотно осталосьна том же месте. Ну, может, ещё сквознякпо переулкам, но это – такая малость.Апрель 21 2013 г.