– Я – таксидермист, – сказал я. – Чучельщик. Чучельных дел мастер. В прошлом году на чемпионате Европы в Зальцбурге моя композиция «Вепрь в камышах» взяла второй приз. Это большой успех. Это имя. У меня хватает заказов – и очень хорошие перспективы. С переездом в столицу через год-два. А потом и за бугор – возможно, в Германию.

– Вот как! – он рассматривал недоверчиво костяшки пальцев на моих руках: изуродованные долгим спортом, сплющенные, выбитые не раз, с наростами защитной ткани, костяшки. – Вот как! Никогда бы не подумал! Куда больше ты похож на спортсмена или гангстера.

– Внешность бывает обманчива, – словами затертыми и чужими отмахнулся я, лишь бы что-то сказать. Разговор становился мне в тягость. – Я таксидермист. У меня имя, заказы и хорошие перспективы. Извини, если не оправдал твоих ожиданий. Я не спортсмен, не герой и не бандит. Я всего лишь таксидермист – правда, не самый плохой. У меня кое-что получается. И, что самое главное, я люблю свою работу.

Сыграв забывчивость, я посмотрел на синий циферблат.

– О, черт! Через полчаса у меня встреча с клиентом. Извини, совсем вылетело из головы. Сейчас нужно сделать пару звонков и бежать.

– Да, конечно, – он поморщился сильнее обычного. – Они меня скоро добьют, эти боли. По ночам просто нет сил терпеть. Рад, что у тебя все в порядке, и, главное – что мы все-таки встретились. Ты будешь навещать меня в больнице? Хотя бы об этом я могу попросить?

– Да, – сказал я. – Я буду навещать тебя в больнице. Я буду приходить к тебе каждый день.

Он поднял длинное тело из глубокой бархатной ниши – с той чуть ленивой и естественной грацией, какой обладают все, без исключения, атлеты, пусть и бывшие. Даже теперь, исхудавший и страдающий от набирающих продолжительность и силу болей, он сохранил в движениях эту просчитанную до микрона точность, выдававшую в нем воздушного акробата; он встал, и глаза наши оказались на одном уровне.

– Я рад, что мы увиделись, сын, – сказал он. – Слов нет, как рад. Ты уж меня не бросай, ладно?

– Ладно. Обещаю, отец, – и впервые, по-моему, за весь разговор, я не соврал.

…чистую правду: с неизбежностью повязанного рельсами трамвая я каждый вечер передвигался маршрутом: «Квартира – Салон – Медгородок», и в палате с зелеными стенами и видом на стройку морга высиживал двести минут. Нужные отцу, но еще более необходимые мне три часа: я хотел и должен был видеть, как он умирает. Когда метадон работал, я читал «Незабвенную» Во, дожидаясь, пока отец проснется. Потом мы беседовали «за жизнь».

Говорить, собственно, мог только я – отец, после того, как ему вырезали гортань, разговаривать уже не мог, и все, что оставалось ему – вписывать нервные каракули реплик в принесенный мною блокнот.

Так что трепать языком приходилось мне. Вообще, встречи наши протекали по одному и тому же сценарию. Первым делом отец производил на свет фотографию молодой дряни со взглядом завзятой «училки» и машераспутинскими формами. На оборотной стороне снимка отцовой рукой жирно и размашисто было начертано: BITCH СУКА ****Ь. Бессильем сочась из запавших глазниц, отец жестами пытался донести до меня всю Марианнскую глубину предательства этой сучки Пэт.

Я молчал, делал добрые глаза или неопределенно кивал: ушлая американка вызывала во мне угрюмую, но стойкую симпатию. Она-то уж точно была из тех, с ясными и честными глазами – из победителей.

РАССКАЖИ МНЕ О РИТЕ – выписывал дергано он. И я рассказывал.

Я рассказывал. Дождавшись, пока сестра введет ему метадон (наркотик, кстати, доставал ему я, через усатого одного фармацевта, завзятого охотника и природолюба, какому в свое время делал композицию из двух переярков и матерого) – и зрачки отцовы привычно поплывут, я плел первомайскую нить.

Рита… Дюймовочка… Женщина-змея… Моя мать и твоя бывшая жена… Были трудности, и немалые – говорил я. Но потом ей несказанно повезло. Или нет, причем тут какое-то «везенье» – она обрела, наконец, то, что более чем заслуживала: мужчину всей своей жизни. Да, это так – как бы высокопарно и даже пошло не звучало.

Теперешний ее муж – настоящий мужик. Бывший военный летчик, подполковник в отставке. Сейчас заведует санаторием «Горный Родник» в Нальчике. Отличный, кстати сказать, санаторий.

Мама поехала туда подлечиться знаменитой лечебной грязью. Директор – между своими его уважительно именуют «Моржом» – влюбился в нее с первого взгляда. Втрескался по среднее ухо. Причем, оказывается, задолго до того. Когда-то он видывал мать на арене – и забыть с тех пор так и не получилось.

Он фактически боготворил ее, нашу Дюймовочку – как боготворит и сейчас. Он и помыслить не мог, что судьба выдаст ему невероятный этот бонус – и оценил его по достоинству. Нальчик, к слову, – прекрасный город. У них там двухэтажный коттедж и большой мандариновый сад.