Итакъ, Пушкинскій кружокъ остался въ сторон отъ «главнаго теченія литературы» и отшатнулся отъ Гоголя, замтивъ общественное значеніе его произведеній. Стало-быть тенденціи Гоголя представили что-то совсмъ новое для старыхъ литературныхъ дятелей, совсмъ для нихъ чуждое? Стало-быть весь смыслъ Гоголевскихъ произведеній заключался въ либерализм новыхъ общественныхъ идей ими высказанныхъ и опредлившихъ ихъ противоположность съ Пушкинско «консервативною» литературой?

Нтъ, г. Пыпинъ не говоритъ этого; напротивъ, кинувъ нсколько уязвленій памяти Пушкина и его друзей, онъ обращается съ тми же самыми уязвленіями къ наиболе «общественнымъ» твореніямъ Гоголя. Онъ стуетъ зачмъ эти творенія недостаточно обличительны, зачмъ Гоголь не тенденціозенъ до степени современныхъ петербургскихъ журналистовъ. Онъ приводитъ къ себ на помощь автора одной забытой критической статьи и говоритъ его словами. «Его (Гоголя) поражало безобразіе фактовъ, и онъ выражалъ свое негодованіе противъ нихъ; о томъ изъ какихъ источниковъ возникаютъ эти факты, какая связь находится между тою отраслью жизни въ которой встрчаются эти факты и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни, онъ не размышлялъ много. Напримръ, конечно рдко случалось ему думать о томъ есть ли какая-нибудь связь между взяточничествомъ и невжествомъ, есть ли какая-нибудь связь между невжествомъ и организаціей различныхъ гражданскихъ отношеній. Когда ему представлялся случай взяточничества, въ его ум возбуждалось только понятіе о взяточничеств, и больше ничего; ему не приходило въ голову понятіе безправности и т. п.» Затмъ указывается на превосходство г. Щедрина надъ Гоголемъ, и пр. Но если Гоголь «творилъ безсознательно», если его сатира не восходила до критики общественныхъ явленій, господствовавшей системы, то чмъ же идеи его отличались отъ идей Пушкинскаго круга, и зачмъ, во имя чего могли отшатнуться Пушкинскіе друзья отъ общественныхъ твореній Гоголя? Очевидно, здсь противорчіе, происходящее изъ того же самаго недоразумнія на которое мы указывали выше.

Главный обвинительный пунктъ выставляемый г. Пыпинымъ противъ Пушкинскаго кружка заключается въ особенномъ будто бы сочувствіи съ какимъ этотъ кружокъ отнесся къ «Переписк съ друзьями». Авторъ «характеристикъ» настойчиво повторяетъ что къ сочиненію этой книги Гоголь былъ подтолкнутъ друзьями, что друзья эти были приведены въ восторгъ идеями и даже тономъ «Переписки». Такія увренія опять голословны, и опять не понято дйствительное значеніе «Переписки». Г. Пыпинъ ссылается на высказанныя вскользь мннія Жуковскаго и Плетнева, да на статью кн. Вяземскаго, взглянувшаго на «Переписку» какъ на переломъ въ дятельности Гоголя. Вотъ какъ излагаетъ содержаніе статьи кн. Вяземскаго г. Пыпинъ. «Она была нужна – говоритъ критикъ словами самого Гоголя (замтьте сознаніе г. Пыпина что кн. Вяземскій выражалъ мнніе самого Гоголя). Это лучшая похвала книг. Такъ нуженъ былъ переломъ. Переломъ этотъ тмъ полезне что противодйствіе истекло изъ той же силы которая невольно, но не мене того, всеувлекательнымъ стремленіемъ, дала пагубное направленіе.» Что же говоритъ это мсто изъ статьи кн. Вяземскаго? на какой переломъ здсь указывается? Еслибы г. Пыпинъ далъ себ трудъ ознакомиться съ журналистикой того времени, сообразить большую часть критическихъ отзывовъ появлявшихся въ тогдашней литератур о первыхъ произведеніяхъ Гоголя, онъ догадался бы что дло шло объ отношеніяхъ Гоголя къ русской жизни какъ художника, а вовсе не о его политическихъ мнніяхъ, которыхъ онъ никогда не заявлялъ и о которыхъ въ то время меньше всего думали. Еслибы г. Пыпинъ былъ ближе знакомъ съ журналами и альманахами тридцатыхъ годовъ, онъ зналъ бы что Гоголя упрекали преимущественно за отрицательное отношеніе къ русскимъ типамъ, за исканіе въ русскомъ человк пошлости и низости; ему ставили на видъ что русская жизнь создаетъ не одни только отрицательные типы, не и положительные; за него боялись что если слдующіе томы Мертвыхъ душъ представятъ такую же серію дураковъ и негодяевъ, то художественное равновсіе поэмы будетъ нарушено, и впечатлніе получится столько же безотрадное, сколько и неврное. Изъ этихъ конечно упрековъ, а не изъ чего другаго, возникла у Гоголя мысль вывести во второмъ том Мертвыхъ душъ положительные типы и, между прочимъ, знаменитый «перлъ созданія» – Улиньку. Пушкинскій кружокъ заблуждался, считая подобные типы въ талант Гоголя, и не понявъ что этотъ талантъ по самой природ своей одностороненъ и совершенно чуждъ идеализаціи; но смшно было бы видть за этою вполн естественною ошибкой заднюю мысль – направить Гоголя къ прославленію господствовавшей системы и увнчанію общественнаго зла. Что гражданскія мысли выраженныя Гоголемъ въ его «Переписк» стояли для Пушкинскаго кружка на второмъ план явствуетъ изъ того что никто изъ этого кружка никогда не брался за выраженіе однородныхъ идей, и если подобныя идеи были когда-нибудь заявлены въ смысл литературнаго направленія, то въ этомъ можно признать повинными московскихъ славянофиловъ, а ужь никакъ не Пушкинскій кружокъ, состоявшій тогда главнымъ образомъ изъ Жуковскаго, Плетнева, кн. Вяземскиго и отчасти М. П. Погодина. Изъ самой статьи кн. Вяземскаго не трудно убдиться что «Перепиской съ друзьями» пушкинскій кружокъ желалъ преимущественно воспользоваться какъ орудіемъ противъ крайностей журнализма, поставившаго свои маленькіе интересы какъ бы противовсіемъ серіозной художественной литератур. «Въ нкоторыхъ журналахъ – говоритъ кн. Вяземскій – имя Гоголя сдлалось альфою и омегою всякаго литературнаго разсужденія. Въ духовной нищет своей многіе непризнанные писатели кормились этимъ именемъ, какъ единымъ насущнымъ хлбомъ своимъ. Его хотли поставить главою какой-то новой литературной школы, олицетворить въ немъ какое-то черное литературное знамя. Такимъ образомъ съ больныхъ головъ на здоровую складывали вс несообразности, вс нелпости, провозглашаемыя нкоторыми журналами. На его душу и отвтственность, обращали вс грхи коими ознаменовались послдніе годы нашего литературнаго паденія. Какъ тутъ было неодуматься, не оглядться? Какъ писателю честному не осыпать главы своей пепломъ и не отказаться съ досадою отъ торжества устроеннаго непризванными и непризнанными руками? Вс эти ликторы и глашатаи, которые шли около него и за нимъ съ своими хвалебными восклицаніями и праздничными факелами, именно и озарили въ глазахъ его опасность и ложность избраннаго имъ пути. Съ благородною ршимостью и откровенностью онъ тутъ же круто своротилъ съ торжественнаго пути своего и спиною обратился къ своимъ поклонникамъ. Теперь, оторопвъ, они не знаютъ за что и приняться. Конечно, положеніе ихъ непріятно и забавно» и т. д. Не ясно ли что кн. Вяземскій воспользовался «Перепиской» Гоголя для того чтобъ нанести ударъ новому явленію, которое мы назвали журнализмомъ, и тендеація котораго заключалась въ подчиненіи строгихъ интересовъ литературы преходящимъ задачамъ дня? Не ясно ли что вся статья иметъ полемическую цль и направлена противъ притязаній Полеваго и Блинскаго, въ хлопотливой работ которыхъ Пушкинскіе друзья разглядли начало того паденія мыслей, вкусовъ и литературныхъ требованій, какое продолжается до сихъ поръ, и однимъ изъ представителей котораго въ наши дни является г. Пыпинъ?

Борьба литературы съ журнализмомъ, съ закваской летучихъ, маленькихъ идей, пораждаемыхъ полуобразованностью, самоувренностью и жаждою успха, ведетъ начало еще отъ Пушкинскихъ временъ. Извстно что великій поэтъ уже чувствовалъ вторженіе этихъ идеекъ въ печать, и первоначально мысль о серіозномъ журнал явилась у него вслдствіе сознанія что обязанность настоящей литературы – противодйствовать всми силами этому началу конца, то-есть первымъ симптомамъ литературнаго паденія. Вотъ что находимъ мы объ этомъ въ извстныхъ «матеріалахъ» П. В. Анненкова. «Причины основанія этого журнала, или обозрнія, какъ называлъ его Пушкинъ, должно прежде всего искать въ противодйствіи тому насмшливому, парадоксальному взгляду на литературу нашу, который высказался въ послднихъ годахъ, и поддерживаемый съ остроуміемъ и замчательною діалектическою ловкостью, имлъ сильное вліяніе, особенно на людей полуобразованныхъ, изъ которыхъ везд и состоитъ большинство читателей. Пушкинъ думалъ, вмст со многими изъ друзей своихъ, что несмотря на безобразіе многихъ отдльныхъ явленій, литература наша въ общности всегда была сильнымъ орудіемъ образованности, что легкое, постоянно шутливое обращеніе съ ней лишено и основанія, и цли, если не полагать цль въ доставленіи одной забавы праздному чтенію. Симптомы литературнаго паденія, близость пониженія уровня слдовательно чувствовались еще при жизни Пушкина. Съ годами результаты вторженія въ печать идей и стремленій полуобразованности сказывались сильне и сильне. Въ 1845 году одинъ изъ друзей Жуковскаго уже писалъ ему. «Маленькое число тхъ людей съ которыми я бывалъ у васъ теперь странно разрознилось. Нтъ общей любви, общаго интереса и общей цли. Однихъ охолодило чувство глубокаго презрнія къ господствующимъ идеямъ въ кругахъ литературныхъ. Другіе, недостойно увлекшись соблазномъ корысти, невольно отталкиваютъ отъ себя каждое несовременное сердце. Третьи какъ златые тельцы стоятъ на своемъ подножіи – боги для упавшихъ предъ ними, болваны для не язычниковъ. Нтъ Моисея и нтъ религіи. Я увренъ что и Вяземскій испытываетъ ощущенія отъ которыхъ я часто задыхаюсь.» Кто, прочитавъ эти исполненныя благородной скорби строки, не почувствуетъ что борьба шла не между консерватизмомъ и новаторствомъ, а между талантомъ и просвщеніемъ съ одной стороны, и невжествомъ съ другой – тмъ самымъ журнальнымъ невжествомъ изъ котораго вышелъ въ шестидесятыхъ годахъ пресловутый нигилизмъ? Условія борьбы и понын сохраняются т же…

Приведенныя выдержки изъ статьи г. Пыпина достаточно опредляютъ тотъ идеалъ во имя котораго въ нашей современной журналистик совершается, съ достойнымъ лучшаго дла усердіемъ, такъ-называемое «развнчаніе» и «низведеніе съ пьедесталовъ» старыхъ литературныхъ дятелей. Что этотъ идеалъ вовсе не въ общественныхъ задачахъ, что лучшіе русскіе художники осмиваются рачителами ныншняго журнализма вовсе не за равнодушіе ихъ къ этимъ общественнымъ задачамъ – доказательствомъ служатъ собственныя отношенія г. Пыпина къ Гоголю. Еслибъ дло шло только объ общественныхъ задачахъ, еслибъ г. Пыпинъ боролся противъ художественнаго индифферентизма, онъ не сдлалъ бы Гоголю приведенныхъ выше упрековъ въ непониманіи общественнаго зла и недостатк гражданскаго чувства. Онъ самъ признаетъ въ Мертвыхъ душахъ и въ Ревизор огромное общественное значеніе: въ этомъ смысл противополагаетъ Гоголя Пушкину; тмъ не мене въ конц концовъ онъ не доволенъ и Мертвыми душами, и Ревизоромъ – отчего? Оттого что не находитъ въ нихъ тенденціозности, свойственной журнальной работ – другими словами, осуждаетъ литературу во имя журнализма. Негодованіе возбужденное въ г. Пыпин письмомъ Гоголя о презрнныхъ журнальныхъ дрязгахъ съ полною достоврнсстью убждаетъ насъ въ томъ.

Конечно, петербургскій журнализмъ тщательно избгаетъ назвать этотъ идеалъ его собственнымъ именемъ. Мы не найдемъ этого имени въ нашей періодической печати, тогда какъ въ ней очень много толкуется о необходимости чтобы литература стояла въ близкомъ соприкосновеніи съ жизнью, чтобъ она не чуждалась общественныхъ заботъ и интересовъ, такъ что люди неопытные могутъ подумать что художественная литература, литература Пушкинская, есть въ самомъ дл порожденіе какого-то мертваго духа, удаленнаго отъ всякаго вліянія жизни. Извстно стихотвореніе Пушкина, въ которомъ поэтъ говоритъ къ черни.

Это стихотвореніе терзается на вс лады, какъ неопровержимая улика Пушкинскаго индифферентизма, и бросается въ вид упрека всей литератур мало-мальски претендующей на художественность. «Искусство для искусства» – ненавистный принципъ, обязательно навязываемый журналистикой какъ Пушкину, такъ и всей литератур сохраняющей художественныя преданія великаго учителя – сдлался въ нашей печати какимъ-то пугаломъ, какою-то позорною уликой, предъ которою смолкаютъ всякія оправданія, и никому даже не приходитъ на мысль спросить дйствительно ли Пушкинъ и его школа были жрецами «искусства для искусства».

Это опять одно изъ тхъ накопившихся въ нашей печати недоразумній, которыя мшаютъ ясно понимать вещи и врно относиться къ текущимъ литературнымъ явленіямъ. Постараемся объяснить себ откуда исходитъ это недоразумніе, и для этого приведемъ изъ статьи г. Пыпиня мсто формулирующее его главное обвиненіе противъ Пушкина.

«Кружокъ Пушкина составлялъ въ литератур тридцатыхъ годовъ особую категорію, которая мало сближалась съ другими литературными кругами. Главнйшіе его представители: Жуковскій и Пушкинъ, пользовались всмъ авторитетомъ своей славы, который и служилъ знамеаемъ для ихъ второстепенныхъ и третьестепенныхъ сподвижниковъ. Еще со второй половины двадцатыхъ годовъ этотъ кругъ сплотился въ прочно-связанное, почти замкнутое общество, со своимъ эстетическимъ и общественнымъ кодексомъ.

«Въ этомъ круг уцлвшіе остатки «Арзамаса» соединялись съ боле молодыми представителями Пушкинскаго романтизма. Изъ «Арзамаса» перешелъ сюда взглядъ на литературу какъ на отвлеченное художество, взглядъ приводившій въ конц концовъ къ полному удаленію литературы отъ вопросовъ дйствительной жизни. Пушкинъ не даромъ заявлялъ свое пренебреженіе къ «черни», то-есть къ обществу, которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участія къ своимъ нравственнымъ интересамъ, а не одного зрлища жертвоприношеній Аполлону, и высокомрно выдлялъ привилегію поэта быть рожденнымъ для вдохновенія и сладкихъ звуковъ, далекихъ отъ «житейскаго волненія» и къ нему безучастныхъ.