Вдруг — словно чёрт в серебряную табакерку — в беседку размышлений и благоприятствия ввалился жирный сальный Белый Кролик с проплешинами и сизым носом алкоголика из Китай-города.

Графиня Алиса обомлела, задыхалась, чувствовала себя виноватой перед невоспитанным Кроликом – грешен он, место ему в аду, но не по незнанию грешен, а по рождению, словно с дуба упал, а не в капусте его нашли.

Кролик наступил на башмачок графини Алисы – пребольно, пренеприятнейше – узурпатор в белом пошлом трико имени итальянца, прохрипел с нотками гусарского разочарования.

— АЙ! АЙ! АЙ! Девчонка!

Странная у вас арфа, и фигура странная — несовершенная, не греческая амфора!

Пора бы от неё избавиться – от вашей фигуры, и нарастить крутые бёдра – совершенство, а, если кто мне перечит, то пусть поцелует фалду моего фрака, разбойник.

Удивительно, если девушка при виде алкоголика падает в обморок, но ещё занимательней – если не падает, не звезда девушка, даже Звезды иногда изволят – вниз головой, с Неба!

В детстве, в клетке в крольчатнике я часто восторгался морковью, капустой, танцами хозяйки – она обнаженная танцевала возле корыта с сечкой для свиней.

Почему обнаженная?

Зачем нагая?

Неужели, цель жизни моей хозяйки – оголение перед Кроликами?

Загадка для меня по сей день; и тайна эта привела к геморрою, заставила меня сочинять возвышенные анекдоты, развратничать с балеринами – сладострастные девицы, особенно, когда пляшут ню на столе среди бутылочек! – На глаза Кролика набежали временные бельма, из пасти упала янтарная шипящая капля – подруга серной кислоты. – Со злобою иногда бормочу – но нет толку от слов, слова денег не стоят, безмозглые овцы – слова!

Наслаждение – когда противник после драки машет кулаками, вскрикивает, а головы у него уже нет, в преисподней голова, где черти пируют.

(На склоне лет графиня Алиса вспомнила первое появление Кролика алкоголика, вспомнила с внутренним теплом, даже укоряла себя, что не показала Кролику Райские кущи).

Кролик извлёк из панталонов золотые ЧАСЫ «Бреге» – дорогущие! (ПРОВАЛИТЬСЯ КРОЛИКУ НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ, А ЧАСЫ БЫ ОСТАЛИСЬ!), взглянул на графа Шереметьева, подмигнул графине Алисе, раскрутил часы на золотой цепочке – народный герой Израиля Давид против Голиафа – и пустил часы под левый глаз графини Алисы Антоновны Шереметьевой, благородной девицы, похожей в минуту вдохновенной арфийской печали на нимфу.

Из глаз барышни вылетели бриллиантовые слёзы боли и недоумения, а из кораллового ротика – недостойное злобное восклицание (…!).

Графиня Алиса подскочила, словно поэт Шиллер на еже!

Ещё бы! Ведь это первый кавалер в замызганных панталонах, который не куртуазничал, не приседал с поклонами, не подметал перьями на шляпе пол, не сочинял вдохновенные поэмы для Алисы, не смущался, не комкал в руках батистовый платочек с монограммой дома Романовых, а просто, по-людски ударил под глаз – жаркое без сковородки.

Граф Антон Павлович Шереметьев с укоризной смотрел на дочку, качал государственной головой, а затем произнёс с непередаваемой грустью оскорбленного пианиста:

— Графиня Алиса Антоновна!

Неподобающе себя ведете, не устояли морально под натиском быдла в розовых ботинках и нештатных панталонах судьи.

Чудовищная разница в социальном положении между Вами и Кроликом, а вы не устояли, вскрикнули, подпрыгнули, когда вам надлежало смиренно принять побои от низшего существа — опустили бы миленькую головку, скромно водили бы носком бальной туфельки по мрамору – вот подвиг девицы, а не вскрикивания и подпрыгивания простолюдинки, словно вас запрягли и надули, как цыганскую лошадку перед ярмаркой.

Что вы имеете высокого от своего неполиткорректного крика перед национальным меньшинством Москвы – Кроликом?

Добродетель изрядную получили?

Или прелюбопытную награду из рук Принца?

Ничего; даже канканные девицы (я изучил их нравы) вас побранят за невоздержанность, положенную только фиолетовым крокодилицам.

Когда мне исполнилось семь лет я – оттого, что шалун, поэтому непочтительный к родителям — капризничал, говорил, что всенепременно пойду в гусары; гусары на конях – красавцы, благодетели, от них пахнет кожей и приключениями, как от пиратов.

Батюшка журил меня, поучал, а затем устал, возложил мне длань на головку и прошептал с горечью поверженных старообрядцев:

«Сын мой стеклянный, граф Антон Павлович Шереметьев!

Всяк думает о разврате, и нищие смотрят на кабатчика с немыми вопросами в близоруких красных очах.

Если прачка не знает цель своей жизни, Государь не находит ответ на вопрос – зачем живёт, то, может быть – и нет цели, а наши мечты – вздор, разочарование в пространстве пустой комнаты с разбитыми окнами?