Шрифт:
Сна ни в одном глазу, ах да, нужно поупражняться в переносах, пока еще получается замедленно, не умею сосредотачиваться, всякая мелкая хрень отвлекает…
Представил в руке меч, выкованный гномами, сейчас он у меня в моей королевской опочивальне, буквально ощутил в ладони холодную рифленую рукоять… чувство такое, что вот уже сомкнул пальцы, но перевел взгляд на ладонь…
Сжал и разжал пальцы, условия для переноса самые идеальные, ничто не мешает и не отвлекает, однако… однако меча нет.
Возможно, расстояние, возможно, свирепые холода, но самое разумное объяснение — святость монастыря блокирует любые магические действия.
На всякий случай попрактиковался, создавая вино в большой глиняной кружке; получилось, хотя чему так уж радоваться? Видимо, создание вина и пищи у меня за счет моей паладинистости, а телепортация мечей — уже магия, здесь абсолютно неприемлемая, хотя намного более нужная.
Глава 3
В дверь осторожно и очень деликатно постучали, однако настойчиво; очень интересное сочетание, подумал я, вот это деликатно и весьма настойчиво.
— Открыто! — сказал я громко.
Вошел брат Альдарен, осторожно и не отрывая взгляда от дремлющего Бобика притворил за собой и поклонился со всей учтивостью, больше приличествующей рыцарю, чем монаху.
— Брат паладин…
— Добрый день, — приветствовал его я. — Он ведь добрый?
— Господь всегда посылает добрый, — ответил он. — Мы сами делаем его тем или иным. Брат паладин, вам, как новичку, проделавшему такой долгий и тяжкий путь, отец настоятель милостиво разрешил не присутствовать на всенощной…
Я воскликнул:
— Ура!
— …утрене и службе после заутрени, — договорил он, — что в четыре часа утра…
— Вот щасте-то привалило, — сказал я.
Бобик приподнял голову, посмотрел на меня в поисках счастья, в глазах проступил укор, нехорошо обманывать, снова уронил голову и засопел.
— Вы также пропустите окончательный общий подъем, — продолжил Альдарен, — личную молитву и первый канонический час…
— Это когда собирается капитул? — спросил я. — Ну, я общую молитву произношу мысленно. У нас, паладинов, это получается неплохо — дисциплина ума называется. Читать главы из устава или Евангелия мне тоже не обязательно, я Библию знаю наизусть, могу на спор или шелобаны зачитать любой отрывок…
Он поморщился.
— Брат паладин, в этом нет необходимости. Как и нет заслуги в том, чтобы зачем-то заучивать Библию.
— Правда? — спросил я с интересом. — Почему?
— Не проще ли, — спросил он, — держать под рукой книгу? Но капитул нужен, на нем выслушивают отчет старших монахов о работах, сообщают о положении текущих дел… вам разве не интересно?
Я воскликнул:
— Еще как!
— А также, — добавил он, как мне показалось, значительно, — проводится дисциплинарная часть. Иных монахов обвиняют в нарушении дисциплины. Обычно они каются сами, но если их обвиняют братья, то в этих случаях дело разбирает обвинительный капитул…
— В общем, — сказал я, — я все это счастье пропустил? Мне надлежит быть только на утренней мессе, когда все монахи обязаны присутствовать в полном составе…
— За исключением тяжело больных, — подтвердил он. — Но это только сегодня. С завтрашнего дня вы подчиняетесь уставу без каких-либо послаблений.
Я спросил с тревогой:
— А который час?
Он взглянул на свечу, где отметки показывают интервалы в четверть часа, затем перевел взгляд на большие песочные часы в нарочито грубой подставке из некрашеного дерева.
— Через два часа наступит полночь, брат паладин, так что отдыхайте до самого утра. После утренней мессы вам предстоит помолиться в течение часа в своей келье, затем монастырская месса… а потом вам дадут какую-то работу.
— Вот спасибо, — пробормотал я жалко, — наконец-то! Щасте-то какое… А когда завтрак?
Бобик, услышав знакомое слово, тут же пробудился от глубокого сна и с требовательным вопросом в глазах воззрился на молодого монаха.
— Трапеза, — сообщил Альдарен дрогнувшим голосом, — будет около двенадцати. А легкий ужин с пяти вечера до половины шестого. Потом повечерие, а после него братья отходят ко сну.
— Хорошо, — сказал я. — Обязательно приду! Как не прийти? Не могу же пропустить такое… интересное мероприятие. Можно смело сказать, увлекательное до глубины души, хоть и для любителя, а я еще тот любитель церковного пения!
Он замедленно поклонился, явно стараясь осмыслить сказанное, и вышел, держась возле стены, чтобы не потревожить собачку ростом с теленка, а весом с быка.
Я торопливо оделся, на душе пакостно и тревожно. Из головы не идет то чувство близкой опасности, а также моя неспособность призвать оружие или что-то еще из так необходимых, как теперь кажется, вещей, оставленных, можно сказать, в стационаре.