Про Наследника здесь ничего пока не думают. Мал еще…

Два строя стоят друг перед другом, красуясь выправкой и статью. Два командира — справа. Носатый и бородатый абрек, с проседью в густой гриве в форме без знаков различия — и неприметный, среднего роста чисто выбритый человек лет сорока — сорока пяти в потертом казачьем бешмете.

— Аллаху акбар… — начинает горец, — с миром или с войной пришли на нашу землю?

— С правдой, — отвечает казак.

Ритуал давно известен, но должные слова должны быть произнесены.

— Раз так, завтра и начнем. Ваша казарма — слева, наша — справа. Охрану можете не выставлять, гость для нас неприкосновенен…

Но, судя по взглядам, которые чеченцы бросают на казаков, охрана все-таки будет нелишней…

— Будешь?

Носатый и бородатый чеченец встает со своего топчана, оборудованного в пристрое к залу, где занимаются единоборствами. На Кавказе нет своей борьбы, поэтому кавказцы изучают борьбу других народов — от греко-римской до диковинного японского карате и китайского ушу. И обычно добиваются победы над представителями тех народов, которые и придумали эти виды. Чеченцы тренируются истово, здесь каждый мужчина — мужчина только до того момента, пока он может отстоять свое. Кулаком ли, пулей ли. Не изжита здесь и кровная месть: иногда кровники сами, свершив свою месть, приходят в полицию и с вызовом сдаются. Тяжело здесь жить…

Чеченец сдвигает в сторону со столика какие-то журналы…

— Давай, дорогой, попробуем… Лучшее, что в России есть, — это водка.

Удивительно, но эти двое, столь непохожих друг на друга людей служили в одной армии, одному народу и одному царю. Полковник казачьих войск Александр Тимофеев, родом из небольшой деревушки в долине Бекаа, закончил свою карьеру в прошлом году, после того, как его напарника, татарина по национальности, признали непригодным к дальнейшему прохождению службы. За ним — операции на Ближнем Востоке, в Африке, в Латинской Америке, в САСШ, в Афганистане, в Британской Индии. Георгиевские кресты четвертой и третьей степеней, ордена Святого Георгия, тоже второй и третьей степеней, золотое оружие, Святой Анны второй степени. ГРАД-1, Первая группа активных действий, одно из наиболее подготовленных подразделений специального назначения, соперничающее по уровню подготовки с боевыми пловцами Балтики, Черного моря и Атлантики. С девяносто восьмого года приговорен к смерти Исламской шурой. Возможно, именно поэтому так и не вернулся на Восток, предпочел поселиться здесь, на Кубани, на выкупленной для него казной земле. Сейчас, помимо того, что владеет мельницей и достраивает небольшой элеватор, командир казаков-скаутов.

Полковник горных стрелков Адам Мадаев относился к одному из наиболее древних и, вероятно, самому воинственному чеченскому тейпу — Босхой. На одиннадцать лет старше Тимофеева, но в отставку вышел всего три года назад. До этого — Дикая дивизия, в двадцать шесть — командир батальона. Затем — надоело, перевелся в командование специальных операций, довольно быстро поднялся до командира ГРАД-1, специального отряда, предназначенного для активных действий в горах. Почти не вылезал из боевых действий — Афганистан, Восточные территории, польский рокош. Тоже приговорен к смерти Исламской шурой — причем, случись ему попасть в руки боевиков, смерть ему выпала бы нелегкая. Если русских, неверных просто убивали, то мусульман, служащих Белому Царю, убивали зверски.

— Нашел, лучшее, — презрительно говорит казак. Но по-молодецки ухнув — заглатывает.

— Хороша…

Мадаев внимательно всматривается в Араба.

— Ты чего?

— А я тебя помню, Абрек… Да, помню.

— Учения, что ли?

— Какие такие учения?

— Персия? Я тебя не помню.

— Нэт, дорогой, нэ угадал.

— Ну?

— Бейрут. Да?

Араб недоверчиво смотрит на чеченца.

— Это ты где там меня видел?

— Э… джигит, я тебя на допросе видел. Ты тогда похулиганил, да… Сильно потом попало?

Араб вспоминает. Да… Бейрут. Горящие мусорные баки и машины, узкие улицы, тяжесть ребристой, увесистой арматурины в руках. Они тогда были пацанами… совсем глупыми пацанами, которые хотели восстановить справедливость… как могли, как понимали ее. А ведь… если подумать, с этого все снова началось… с Бейрута. С той поры, с девяносто второго — мы не выходим из войны, она не прекращается…

— Я не видел тебя.

— Стэкло. Ты с другой стороны был. Тебе сказали, что, если ты расскажешь все, тебя на круг отдадут, ж… бить, да? Я тогда вместе со спецбатальоном в город вошел, на усмирение, да…

Араб промолчал. Только налил и еще выпил.

— Ж… — то набили?

— Набили…

— Это нехорошо… — уверенно сказал горец и отрицательно покачал головой, — нехорошо, да. Нельзя бить, кого били, тот не мужчина…

— Без этого никак.

— Нельзя… — снова покачал головой горец, — так нельзя. Мужчина не должен сносить такого, никогда и никому. Эсли били, надо зарэзать, да. Вот потому вы и победить никак не можете. И сегодня не победите.

— Победим.

— Ха, — горец хлопнул в ладоши, — собирались телята волка бить. У мэня — волчата все, как один. Вырастут — будут волки.

Араб странно фыркнул, провел руками по лицу, имитируя вуду, омовение перед намазом, совсем не уместное после того, как пил водку, — и горец машинально повторил этот жест.

— Я одно предлагаю, — Араб не сказал «прошу», потому что в горах никто ничего не просит, это унижение, — давай, чтобы все по-честному было.

— Ха, — сказал горец, — когда не по-честному было. По-честному надо, намус это все. Нечестно будешь — намус потеряешь. Все честно будет…

Чеченские пацаны жили в прохладных, трехэтажных корпусах, словно чудом построенных в этих диких, заросших лесом горах. У каждого из них была двухъярусная армейская койка, но на верхнем ярусе никто не спал. Койка была на каждого, на первом ярусе спали, а на втором держали все свое снаряжение…