Прошел час, потом еще час. Не знал, что делать и Сашка. В конце концов как поступают террористы, он знал только по фильмам, художественным и учебным, какие показывали на самоподготовке. И сам тоже боялся.

Просто у него не было другого выхода.

На исходе третьего часа прогремел вертолет, просвистел турбинами, это было слышно даже здесь, в почти заваленном землей контейнере. Потом прошло минут пятнадцать, и кто-то постучал в дверь.

— Можно войти?!

— Кто там?! — заорал Сашка. — Я сказал, пацанов сюда! Живо! Каких есть! Сюда! Стрелять буду!

— Это я. Араб. Открой дверь, курсант.

Борецков сместился в сторону.

— Ты, — он показал пистолетом на оператора, самого младшего по званию из всех и ненамного старше его, — открывай…

Оператор встал. Они все сидели по-турецки в углу контейнера. Пошел к двери — ему надо было пройти. Но, проходя, он попытался схватить пистолет… и это была большая глупость, потому что драться Сашку учил не спецназ, а ночные коридоры учебки. Он ударил кулаком в пах… одновременно дернул пистолет… пистолет глухо грохнул. На лице оператора появилось какое-то… недоуменно-обиженное выражение, а потом он начал оседать на пол.

Полковник вскочил.

— Ты охренел!

Грохнул еще один выстрел — впритирку.

— Сесть!

— Б… попал парень… Крепко попал.

Сашка сместился к двери, дернул за рукоятку. Разблокировал стопор, потянул его…

За дверью был Араб. С ним — Мага…

— Что за стрельба?

Сашка отступил в сторону, не опуская оружия. Араб зашел, в один взгляд оценил обстановку.

— Что, охренели в атаке? Ты его за что?

— Пытался напасть.

— Так, б… аптечка где? Совсем охренели.

Бородатый полковник снял со стены аптечку, перебросил Арабу.

— Ты скажи, чтобы твой парень оружие сдал… — сказал он, — уже на трибунал он себе заработал… Пусть не усугубляет.

Араб открыл аптечку.

— Е… Вы совсем охренели? Тут только от головы.

— Лучшее средство от головы — топор.

— Сейчас придумаем… потерпи, парень. Так… носилки нужны.

— Ты парню своему скажи, пусть оружие сдаст, — повторил бородатый, — а то еще «двухсотых» понаделает…

— Сдаваться будешь? — спросил Араб, занимаясь раненым.

— Никак нет.

— И правильно. Что делать будешь?

— Пацаны в вертолете?

— Да. Ты, кстати, молодец. Никто еще не выигрывал.

— Тогда идем к вертолету. Вместе с этими. В Ташкенте сдамся. А так — нет.

— Как знаешь…

— Курсант, лучше здесь решать, — сказал генерал, не поднимаясь с пола, — здесь по-свойски решим, а там уже нет.

— Мне решать. Пусть принесут маски. И форму. Одинаковую, без знаков различия. И еще оружие.

— Зачем тебе оружие?

— Незаряженное, господин полковник, для отвлечения внимания снайперов. Заряженное у меня уже есть.

Полковник внимательно посмотрел на курсанта.

— Без шуток советую — сдайся. Ты уже выиграл, не усложняй. Под мои гарантии.

— Вы сами учили нас, господин полковник. Не верь никому.

Это был первый раз, когда курсанты действительно выиграли этот бой. Его невозможно было выиграть, никто и не рассчитывал на то, что они выиграют, — все это делалось для того, чтобы посмотреть взаимодействие в группе, способность курсантов восстанавливаться, получая один удар за другим, насколько силен в них «спортивный азарт и злость», как они будут вести себя, когда лишатся всего и шансы на выживание будут очень призрачными. Тот, кто предпримет попытку освободить своих из лагеря или хотя бы продержится неделю, уже считался прошедшим тест.

Наконец, это была вводная часть к другому, крайне неприятному курсу — он назывался «сопротивление». Сопротивление означало сопротивление в плену, выработка методов уклонения на допросах, умения терпеть боль и унижения. Финальной точкой этого испытания должен был быть побег из лагеря, и те, кто мог его совершить, считались сдавшими с отличием.

Но никто не думал, что побег может быть и таким — на борту военного вертолета с руководством курсов, захваченным в заложники.

Произошедшее в учебном центре вызвало немалый скандал, Борецков опять угодил на губу, причем элитную — штаба Туркестанского военного округа. Он совершил одну ошибку — приказал лететь до Ташкента. Если бы он сдался там, на базе, сложил оружие и сказал: все, игра окончена, — дело скорее всего закрыли бы «внутри себя», тем более что генерал Сыромятников не настаивал на наказании. Но информация о том, что летит захваченный террористом вертолет, поступила в штаб, а там уже принялись за дело совсем другие чины.

Попало, надо сказать, и Сыромятникову — его программу экстремальной подготовки приостановили в связи с опасностью, решение по ее продолжению должна была вынести коллегия Военного министерства, а там, как известно, не склонны рисковать. Информация о произошедшем дошла до командующего специальными силами, генерала фон Бредова — педантичного и правильного немца, назначенного специально для того, чтобы привести всю эту спецназовскую вольницу к общему знаменателю и навести в подчиненных ему частях хоть какой-то порядок. До этого Бредов командовал жандармерией и любые «эксцессы» воспринимал крайне негативно. Дело отягощалось еще и тем, что у Борецкова, несмотря на его молодость, было отнюдь не чистое личное дело, и в нем уже была отметка о неподчинении приказу, повлекшему тяжкие последствия. А тут еще хлеще — неуставняк, оскорбление действием офицера, порча казенного имущества с умыслом.