– Я уже на пенсии.

– Трудно поверить, - сказал Минц.
– Трудно поверить…

И словно отключился, словно забыл, что в гостях у него сидит дорогой друг и давнишний сосед. Но Удалов не обиделся. Он знал момент начала творческого процесса в профессоре Минце. Не раз его наблюдал. Теперь, пока изобретение не совершится, профессора лучше не трогать. Бесполезно. Он находится в ином мире, в мире буйного воображения и трезвых математических расчетов…

Удалов собрал чашки, вымыл их на кухне, попрощался, на что Минц кивнул головой, словно заметил уход друга.

У Минца был один верный способ внедрять свои изобретения в жизнь. Для этого надо было забраться на колокольню церкви Параскевы Пятницы и, если нужно, опылить или обрызгать город чем следует. И тогда в Великом Гусляре начинались очередные волшебные изменения.

– Пойдем побрызгаем, - говорил Минц в таком случае своему верному Удалову, а Корнелий в ответ спрашивал:

– А жертв среди мирного населения не будет?

– Пока не будет, - заявил Минц. Он отвечал за последствия эксперимента, но никогда не брал на себя ответственность за последствия последствий.

Стоял нежный осенний день, словно мороз-террорист, намеревавшийся совершить революцию в природе, позволил еще несколько дней пожить в квартире милой и робкой старушке, которая нежно опускала на землю золотые листья кленов и тянула, поддерживая дыханием, тонкие осенние паутинки. Небо над колокольней в тот день было сиреневым, чистым и хрупким, гудок речного пароходика от пристани показался Корнелию трубным гласом оленя. Канистра с очередным зельем, снабженная распылителем, стояла на перилах колокольни.

– Так что же мы сегодня сеем?
– спросил Корнелий Иванович.

– Помнишь наш вчерашний разговор?
– произнес Минц.

Последний разговор между друзьями состоялся больше недели назад, но, как известно, в глазах Минца время - фактор крайне относительный. Видно, неделя показалась ему несколькими часами.

– Помню.

– Ты задел во мне больную струну.

Минц проверил, хорошо ли работает пульверизатор, прозрачное облачко вещества вырвалось из него и улетело вдаль.

– Ты открыл мне глаза, насколько бессмысленно я провел жизнь, если при моих гениальных способностях так и не смог решить главную задачу науки - как открыть истинного человека? Каков он? Не в тот момент, когда поглядел в зеркало, не в тот момент, когда ссорится с женой или подает доллар нищему. Нет! Я хочу, чтобы с человека слезла привычная шкура и мы увидели его голеньким!

С этими словами Минц сильно нажал на рычаг, и вскоре невесомая кисея окутала весь город.

– Надеюсь, ты не в прямом смысле?
– спросил Удалов.

– Не понял!

– Надеюсь, не в смысле всех раздеть, как в банный день!

– Одежды спадут сами!
– туманно воскликнул Минц.

Опустевшую канистру Удалов донес до дома. По дороге он спросил:

– Уже начало действовать?

– Начнет в ближайшем будущем.

Удалову показалось, что в голове у него что-то стрекочет. Он сообщил профессору о стрекотании, выясняя, не результат ли это опыления.

– Пускай стрекочет, - сказал Минц равнодушно.

По улице шли люди. Все были такими же, как прежде, и в основном знакомыми. Никаких перемен в них не наблюдалось.

– Утром, - пообещал Минц на прощание.
– Утром сам поймешь.

Ксения встретила мужа сердито - почему надо ждать его к обеду? Тут пришла Маргарита, невестка, жена Максима. Привела младшего Максимку. Отношения Удалова с невесткой были прохладными, на грани холодной войны. Это происходило от того, что Маргарита была серьезным образованным человеком, который попал в мещанскую семью. За мещанство сильно попадало Максиму, доставалась толика презрения Корнелию Ивановичу. Только Ксению Маргарита не смела презирать, потому что с Ксенией такие номера не проходили. Тут живо вернешься в общежитие речного техникума, откуда взял себе невесту Максим Удалов, плененный ею на стадионе, где крепкая брюнетка стала призером района по толканию ядра.

Вскоре пришел и Максим, который второй год работал парикмахером, перейдя на заочный. А что будешь делать, если надо воспитывать ребенка в лицее, чтобы он не стал мещанином?

Удалов хотел было поцеловать внука, но тот знал, кто правит домом, и уклонился от поцелуя.

– Твои поцелуи отдают пошлостью, - заметил он.

Удалову стало горько. Он понял, что, несмотря на определенный авторитет в Галактике, он с годами потерял в семье остатки прежнего значения и скоро ему уже будут ставить миску с едой в углу, рядом с кошачьим блюдцем.

– Подучили, - догадался Удалов.

– Я сам, - возразил Максимка.
– Я сам подслушал, как мама говорила.

Вошел усталый Максим Корнельевич. От него пахло одеколоном. Начался обед. Удалов оглядывал свою семью и думал: «Скоро я распознаю вашу истинную сущность. Не ведаю еще, каким образом, но Минц свое дело знает. Он снимет с вас шкуры».

И тут же Удалова охватила жалость. Нельзя вот так, без предупреждения, раздевать родственников. Удалов откашлялся и хрипло произнес:

– Минц проводит опыт.