В доказательство своих слов Шинтаро выложил прямо на стол лыжную палку. Глаза Акаши слегка расширились, однако он ничего не сказал. Слушал внимательно, не возражал, но и не соглашался.

– Она из углепластика. Из углепластика, который изобрели недавно и из которого не могли делать лыжные палки двенадцать лет тому назад, разумеется. В-третьих, Такао в разговоре упомянул актёра Рассела Кроу, и сказал, что Джон Нэш получит Нобелевскую премию. Я поговорил с Кисэ, он подтвердил…

– Только не говори мне, что твой в высшей степени творческий сосед по комнате неожиданно увлёкся теорией игр, – Акаши слегка улыбнулся, сделав ещё глоток чая.

– Нет, разумеется, – ответил Мидорима, поджав губы. – Кисэ подтвердил, что на самом деле есть такой начинающий и подающий надежды австралийский актёр. Я не мог его выдумать. – Шинтаро нервно поправил очки. – Я не сумасшедший. Такао на самом деле существует. И он путешествует во времени, разумеется.

– Вот как, – отозвался Акаши.

Он откинулся на спинку стула и снова замолчал. Нет, Шинтаро не ждал от него немедленного согласия, понимая, что высказанная только что теория, больше похожая на какой-то фантастический сюжет, но хотелось какой-то более определённой реакции. Мидорима поднял глаза.

– Допустим, ты прав, Шинтаро, – словно угадав ход его мыслей, вновь заговорил Акаши. – Такао путешествует во времени. Что дальше?

– В смысле? – опешил Мидорима.

– В прямом, – ответил Акаши, снова склонившись к столу. – Что ты намерен делать? Поймать его и заставить рассказать, каким чудом ему удалось изобрести машину времени?

– Нет… – растерянно проговорил Шинтаро. – Я просто… Просто существование Такао подтвердило бы…

– Ты боишься безумия, Шинтаро? – безошибочно угадал Акаши, внимательно изучая побледневшего собеседника. – Поэтому хочешь доказать возможность путешествий во времени. Это, безусловно, лучший выход, чем провести остаток дней в психиатрической лечебнице.

– Ты всё-таки считаешь меня сумасшедшим? – в лоб спросил Мидорима.

– Я, кажется, уже отвечал на этот вопрос, Шинтаро. Если подумать, боязнь безумия – первый признак его отсутствия, – философски заключил Акаши.

– Но мне никто не поверит, разумеется, – Мидорима опустил голову.

– Это один из парадоксов науки, Шинтаро, – чуть улыбнулся Акаши. – Как только у человека появляется какая-то интересная и нестандартная теория, его сразу объявляют сумасшедшим.

– Так ты мне веришь? – с надеждой проговорил тот.

– Скажем так, я не исключаю возможности, что твоя теория может оказаться верной. – Акаши немного помолчал. – Как не исключаю и возможности, что на фото просто человек, похожий на твоего Такао. Что палку могли заменить твои родители, которые случайно сломали ту, что обронил тот самый инструктор, но не хотели тебя расстраивать, поэтому купили новую. И что фамилию актёра ты мог слышать от Кисэ, просто не придать этому значения. А потом она просто выплыла из подсознания.

Шинтаро с ужасом осознал, что тщательно выстроенная теория путешествий во времени рушится, как карточный домик, планомерно возвращая его к мысли о возможном безумии.

– Я не физик, Шинтаро, – тем временем продолжал Акаши. – Я не могу с уверенностью апеллировать к теории пространства и времени. А вот у тебя есть такая счастливая возможность. И я уверен, что если Такао действительно существует, то ты найдёшь способ это доказать.

Мидорима внимательно посмотрел на товарища: Акаши поднялся, взяв со стола свой журнал и небольшую кожаную папку для бумаг, и собрался уходить, отсчитывая в бумажнике деньги за чай.

– Мне пора, – проговорил он. – У меня встреча с научным руководителем через пятнадцать минут.

– Спасибо, что уделил мне время, – поблагодарил Шинтаро, пытаясь понять, доволен он разговором или нет.

– Не стоит, Шинтаро, – мягко улыбнулся Акаши. – Я рад, если действительно тебе помог. И я верю, что ты сможешь доказать.

Акаши вышел, дверь за ним закрылась, звякнул колокольчик. Шинтаро продолжил сидеть за столиком, изучая свои записи. Он докажет существование Такао. Он уже почти придумал, как это сделать.

========== Глава 1.7. Ремиссия ==========

Мидорима внимательно оглядел помещение, кивнул собственным мыслям и, ухватившись за оконную ручку, взобрался на подоконник. Набрав в грудь побольше воздуха, он на долю секунды прикрыл глаза и решительно распахнул окно. Холодный ноябрьский ветер тут же забрался под выбившуюся из-под ремня рубашку, скользнул обжигающим льдом по коже, взъерошил и без того растрёпанные волосы, заставил вцепиться пальцами в раму и откос. На долю секунды захватило дух. От высоты седьмого этажа, от хлынувшего в кровь адреналина, от собственной безрассудности.