— Скорее уж выговорится, - пробормотала она.

— Не вижу ни одной причины, почему бы не сделать это сейчас.

— Я могу помочь тебе одеться, и мы сходим в кафе через дорогу, - зачем-то предложила она, хотя мысль о том, чтобы оставить Кенну одну, ставила крест на любых планах. Но должна же она предложить альтернативу хотя бы ради приличия, прежде чем пожелать ему спокойной ночи и уйти.

— Нильфешни, мы оба знаем, что ты голодна. Я, конечно, не он, - Марроу поморщился, разом помрачнел, но быстро стряхнул дурное настроение. – Но в прошлый раз тебе как будто стало лучше.

— Стало, - согласилась она. – А сегодня ты валяешься в кровати со сломанной ногой, и тебе самому не помешало бы хорошее вливание крови для скорейшего выздоровления.

— Фигня, в Эльхайме меня поставят на ноги за пару дней.

— Пару дней я вполне могу и поголодать, - улыбнулась она, радуясь, что нашла убедительный повод отделаться от его приглашения.

Что это вообще такое? Полуголый двадцатилетний эрэлим предлагает ей «полежать»? Он в своем уме, или это очередная провокация?

— Думаешь, если погладишь меня по голове, словно щеночка, я вся расклеюсь? – Марори сама не ожидала, что в ней столько злости. – Думаешь, я такая дурочка, что клюну на твою комедию с признаниями? Отличная попытка, но я – не Кенна, меня так просто не облапошить.

— Но я правда люблю тебя, - сказал он неожиданно тихо, серьезно. – И ты наивная дурочка, нильфешни, раз до сих пор не видишь того, что заметили все вокруг.

Вот так, просто и без придыхания, трепета и прочей мишуры эрэлим только что открыл ей свое сердце. И как бы сильно Марори ни старалась отыскать в его словах подвох или хотя бы крохотную зацепку, которая позволит не верить услышанному, ничего этого там не было. Он был честным и по-своему таким же открытым, как Кенна.

— Так вот зачем ушел Ти’аль, - догадалась она.

— Честно – я его об этом не просил. Но я рад, что он оказался таким понимающим. Хотя это свинство, ведь ты ему тоже в некотором смысле небезразлична.

— Вам просто жаль меня. Люди часто путают эти два чувства. – Что за ерунду она городит? Кого пытается убедить, что никаких чувств нет, – его или себя?

— Люди вообще склонны заблуждаться во многих вещах, нильфешни, но уверяю тебя – сейчас я мыслю, как никогда трезво. И еще раз прошу тебя…

— Хорошо, - перебила его Марори и присела рядом на кровать.

Большая, большая и чудовищная ошибка, потому что стоило ей приблизиться – организм живо напомнил о том, что голод обостряет все ее чувства, в особенности обоняние. От запаха крови ее рот наполнился слюной. Марори сглотнула, попыталась отодвинуться, но эрэлим ухватил ее за запястье и дернул на себя. Она упала ему на грудь, дернулась было, чтобы сбежать, но он быстро обнял ее и обездвижил крепкой хваткой.

— Успокойся уже, нильфешни, я на тебя не претендую. Вряд ли я настолько же хорош, как твой чокнутый братик или тот рыжий инкуб.

— Обязательно было перечислять? – Она предприняла еще одну попытку вырваться, но, поняв, что это бесполезно, сдалась. – Отпусти меня, пожалуйста.

Он лежал под ней: хмурый, сосредоточенный и растерянный одновременно. Как ребенок, который, наконец, получил желаемое, но вдруг осознал, что понятия не имеет, что делать дальше.

И, чтобы как-то разогнать эту неловкость Марори не придумала ничего лучше, чем воспользоваться его предложением. Тем более что их близость буквально обжигала ее сквозь одежду, а на шее эрэлима, над мерно вздрагивающей артерией, еще оставался след ее укуса.

— Все в порядке, нильфешни, это нужно нам обоим. – Он переместил одну ладонь ей на затылок, прижал к своей шее, выдохнул, когда она мягко прокусила кожу. – Ты мое личное проклятие, Марори Шаэдис. Полное и безоговорочное.

Она с жадностью глотнула его жизнь, дернулась, когда вкус крови распустился на языке вкусом сладости. Темные, почему она думала, что Нотхильдис вкуснее? Да и какая теперь разница? Еще один глоток впрыснул в кровь ударную дозу адреналина.

Она обвилась вокруг этого восхитительного источника, сунула ему в волосы когти изувеченной руки, оттянула голову назад, с каким-то хищным удовольствием наблюдая, как две ровные ранки «плачут» алыми дорожками. Кровь текла по его шее, приостановилась у ключицы. Не задумываясь, не размышляя, Марори прижалась к ней губами, выпивая всю до капли.

— Маааар, - простонал он хрипло, одновременно опуская руку с ее талии и жестко вдавливая пальцы в бедро. – Мар.

Она знала, что должна остановиться. Прямо сейчас выключить голод, затолкать зверя в клетку, из которой так неосмотрительно его выпустила. Но боль разрывала изнутри, и Марори знала – стоит ей уйти, отчаяние с наслаждением вгрызется в ее плоть, впрыснет в тело яд сомнения.

«У Крэйла глаза Темной… Ее кожа, ее волосы. Он не мог не знать совсем ничего».

Она понимала, что плачет: беззвучно и одиноко, наплевав на то, что эрэлим увидит ее слабость. Пускай. Разве не для этого он позвал ее? Разве не потому сейчас прижимает к себе с такой яростью, что так же, как и она, больше не может быть одиноким?