— Сахарная пудра, что ли? — озадачилась я, разглядывая кулек, в котором Михаэль припер сие богатство.

— Не-а. Мука, — ответил он.

— Как так? — опешила я. Создавалось впечатление, что их обсыпали уже после того, как из печи выудили, и это вогнало меня в ступор.

Дживас закатил глаза и, притырив из кулька калач, пустился в пояснение технологии его приготовления, которую мы вскоре смогли пронаблюдать воочию. Все же печь здесь стояла не для декора: граждане в поварских колпаках начали замешивать тесто прямо на глазах у изумленной публики, стоило лишь прийти всем, кто заказал билеты на представление. Народу, кстати, в Калачную приперлось много — нам вообще повезло, что Кэль озаботился заказом билетов загодя. Правильно говорят, «готовь сани летом, а телегу зимой»… Хороши бы мы были, приперевшись сюда и ткнувшись носом в двери переполненной Калачной, куда «необилеченных заранее» повелели бы «не пущщать»… Сначала я вполуха слушала повествование Дживаса, а затем началось представление, не хуже, чем в Музее Пастилы, и он замолчал. По окончании спектакля, зрителям с интересными и веселыми пояснениями продемонстрировали, как трудятся повара. Мы загрызали вкусняшки, и Михаэль с заумным видом внимал рассказчикам, словно собирался свое производство калачей «по старинным русским рецептам» открывать, прямо как тогда, когда нам объясняли, как яблони опрыскивать. Однако он явно все это знал, а потому не удивлялся тому, что описывали и демонстрировали повара и актеры. А удивиться было чему, нам ведь не только рецепт разъяснили, но и историю сего наивкуснейшего хлебобулочного изделия. Короче говоря, мы натрескались сухомятки и удовлетворили мою жажду знаний, впрочем, выраженную не так ярко, как у арийского мафиозо, после чего, по завершении представления, сытые и довольные пошлепали гулять по старому району города. Здесь было тихо, мирно и красиво — никаких вам гор мусора и толп спешащих на работу горожан, разве что экскурсионные группы иногда мимо маршировали.

Разговор тек ровно и спокойно: я поинтересовалась, с чего такая роскошь, а парни пояснили, что решили отметить месяц со дня своего возвращения в мир живых. Мне стало больно от того, что они должны будут уйти, хотя совсем недавно я только и мечтала пнуть их обратно в мир Мэйфу, но говорить им об этом я не стала. Мало ли о чем опять Михаэль подумает?.. А терять его дружбу мне не хотелось. В результате мы начали болтать о том, как им работается и какие у них планы. Мэтт жаловался на дресс-код, а Кэль говорил, что его все устраивает, и что он даже привык к необходимости одеваться в классику. Когда мы вырулили на Соборную площадь с несколькими памятниками, центр которой украшала огромная клумба, я вдруг посмотрела на небо, на сияющие золотом купола и кресты храма и подумала, что не хочу, чтобы они уходили. Нет, они не были мне так же дороги, как Юля. Нет, они не были моими закадычными друзьями. Но они были моими товарищами, теми, кого я не хотела потерять. И если Ниар мог вернуться к жизни, они бы умерли. Умерли. И попали в «мир счастья». Но что для них счастье? Бёздей туда рвался, а вот Юля не хотела туда попадать. Так как можно сказать однозначно, что им там будет хорошо?

Золото куполов слепило, сердце рвалось от боли, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Голос Михаэля звучал где-то очень далеко, и я вдруг неожиданно для себя самой прошептала:

— Не умирайте…

Кэль резко замолчал и удивленно на меня воззрился, а я, поняв, что ляпнула, быстро вытерла кулаком глаза и, бросив: «Я сейчас», — пошла к собору. Хотелось побыть одной, а не выслушивать возмущенные вопросы, но меня нагнал Дживас, остановив на подступах к храму.

— Погоди, — он поймал меня за локоть и развернул к себе.

— Отстань, Дживас! Сорвалась, с кем не бывает? Свали в туман!

— Не в этот раз, — усмехнулся он. — Объясни.

— Да что объяснять? — возмутилась я. — Я просто ляпнула глупость, вот и все…

— Нет, — перебила меня эта вредствующая полосатина. — Михаэль за нами не пошел: я сказал, что сам разберусь. Посмотри сама: он далеко, он нас не услышит.

Я глянула на площадь — Кэль и правда стоял на другой ее стороне, и даже обладай он идеальным слухом, ничего бы не расслышал, так же, как и я не могла разглядеть его лица, хотя он, сложив руки на груди, в упор смотрел на нас. Широка страна моя родная… Пардон, Остапа снова понесло. Я кивнула, и Дживас вопросил:

— Ты не хочешь, чтобы он уходил?

— Ты дурак? — возмутилась я, разозлившись в мгновение ока. Н-да, становлюсь такой же истеричкой, как наш Шоколадный Заяц… Как говорится, с кем поведешься, того и наберешься. — Я не хочу, чтобы вы уходили!

— Он тебе нравится, — ехидно усмехнулся Майл. — Я-то тебе зачем? Ты ведь так и не подпустила меня к себе, не стала моим другом…

Сердце кольнуло. Ощутимо так… очень ощутимо.

— Пошел ты, Дживас! — рявкнула я и ломанулась куда глаза глядят, но он меня перехватил, опять уцепив за локоть, и, хоть я и пыталась вырваться, не отпускал.

— Ерундой не страдай, на нас люди смотрят, — нахмурился он, и я прекратила тщетные попытки сбежать в кусты и спрятаться от этого Суда Святой Инквизиции. Чего он мне допросы с пристрастием устраивает? Ему бы щипцы в руки и все дела… Хотя нет, не поможет. Я и сама не знаю, почему не хочу, чтобы он уходил: он ведь и правда мне не друг. Как и Кэль…

— Отпусти, — устало вздохнула я, глядя на памятник Дмитрию Донскому. Майл, что удивительно, послушался и лапы от меня убрал. Ну, слава ананасам и Деймону Спейду, их прародителю с двойным пробором! Меня перестали превращать в баклажан. Хотя пара синяков, думаю, все же останется: держал он меня крепко…

— Ты чего хочешь? — вопросил он, стоя у меня за спиной. — Чтобы все осталось как сейчас? Но это невозможно, скоро приедут твои родители. Если ты хочешь, чтобы мы переехали в съемную квартиру, но продолжили наши ежевечерние прогулки, то теоретически это возможно, но лишь теоретически. У Михаэля огромные амбиции, и роль простого начальника охраны в небольшом городе не для него. До того, как он решил, что мы уйдем, он хотел поехать в Москву. Значит, если мы решим остаться, он захочет переехать в столицу, и, соответственно, мы уедем отсюда. И никаких ежевечерних прогулок у нас уже не будет. В любом случае мы с тобой расстанемся. Так чего же ты хочешь?

— Дебил ты, хоть и умный, — устало вздохнула я. Почему так больно? Ну почему?! — Я хочу, чтобы вы жили. Большего мне не надо…

— Почему?

— Сама не знаю. Может, я просто к вам привыкла, а может, я глупая пацифистка. Ты же гений, вот и думай сам.

— Ты только что сказала, что я дебил, а потому помоги мне найти ответ.

Дживас стоял у меня за спиной, так что я не видела выражения его лица. Да и его в принципе. Вместо этого я смотрела на памятник русского князя и думала о том, что ответа и сама не знаю, а потому лишь пожала плечами и сказала: