Капитан явился через четыре часа.

Вторично в этот день начальник МУРа приказал никого к нему не пускать.

— Садись, Олег Григорьевич, — сказал он, — и рассказывай! Кстати, могу тебе сообщить, что наш научно-технический отдел разобрался в следах в номере Михайлова. Шестой был там до вашего приезда. Видимо, еще при жизни Михайлова. Теперь слушаю тебя.

— Повторять всё, что рассказывал Добронравов, нет необходимости. Почти ничего нового.

— Если так, конечно.

— Поведение Михайлова в его отряде ничем не отличалось от поведения у Нестерова. Та же «безумная» смелость, те же поиски смерти в бою. Но некоторые факты заслуживают внимания. Первый и самый главный: Михайлов не сам пришел в отряд. Тут Нестеров и Лозовой ошибаются. Он был освобожден партизанами Добронравова при налете на поезд, в котором везли в Германию советских людей, угоняемых в рабство…

— Вот, — перебил Афонина полковник, — первая трещина в твоей версии.

— Это была не версия, — поморщился Афонии, — а только одно из возможных предположений. Гестапо не могло знать, что именно на этот поезд будет совершено нападение.

— То-то и есть, что никак не могло.

— Кроме того, Михайлов был ранен в голову и перевязан не врачом, а одним из тех, кто был с ним в вагоне.

— Еще того лучше!

— Второй факт — рассказ Михайлова о себе. Он скрыл, что дважды был в плену, и сообщил только о том, что воевал в отряде Нестерова. Всё остальное несущественно.

— Хватит и этого. А почему он промолчал о первом плене, как ты думаешь?

— Очень просто. Считал ненужным осложнять свое положение.

— Об обстоятельствах, при которых попал в поезд, он рассказывал?

— Нет. Сказал только, что его схватили полицаи, когда он один шел в разведку, и, приняв за мирного жителя, сунули в поезд. То, что он вообще не говорил о плене, ни о первом, ни о втором, мне понятно, учитывая психическое состояние Михайлова.

— Но ведь он мог ожидать, что Добронравов встретится с Нестеровым. Их отряды воевали недалеко друг от друга.

— Я думал об этом. Считаю, что он стремился к одному — получить оружие и драться с фашистами.

— Я вижу, Олег Григорьевич, что твое мнение о Михайлове резко изменилось.

— Факты — упрямая вещь, — пожал плечами Афонин.

— А как фотография?

— Добронравов сразу узнал Михайлова.

— А если всё же ошибка?

— От этой версии, пожалуй, следует решительно отказаться.

— Уверен?

— Судите сами. Добронравов произвел на меня впечатление человека, заслуживающего полного доверия. Я откровенно поделился с ним нашими сомнениями. Он хорошо всё понял и дал ценный совет. Дело в том, что у Михайлова была примета. Ни Лозовой, ни Нестеров ее не заметили, а Добронравов заметил и запомнил.

— Какая примета?

— Разный цвет глаз. Правый глаз Михайлова был немного, чуть-чуть, темнее левого.

— И ты… — полковник в возбуждении весь подался вперед.

— Заехал в клинику. Врач, производивший осмотр я вскрытие тела, всё подтвердил. Правый глаз темнее левого. На голове ясный след раны, нанесенной каким-то тупым орудием, возможно прикладом винтовки. По словам врача, такой удар только случайно мог оказаться не смертельным.

Круглов откинулся на спинку кресла.

— Такую примету не подделаешь, — сказал он.

— Да… Приходится отказаться, — ровным голосом продолжал Афонин, — от мысли, что вместо Михайлова застрелился, или был застрелен, другой человек. Застрелился именно тот Михайлов, который был в отряде Нестерова. И еще одна небольшая деталь. В самом конце войны в отряд Добронравова приезжал по какому-то делу начальник разведки Нестерова — Кучеренко. Он видел Михайлова, долго говорил с ним.

— Почему ты подчеркиваешь эту деталь? — с интересом спросил Круглов.

— Она доказывает лишний раз, что во всех случаях мы имеем дело с одним и тем же Михайловым.

Полковник одобрительно кивнул головой. Мысль, что Михайлов мог быть подменен до появления о отряде Добронравова, видимо, пришла в голову и Афонину.

— Каков же теперь твой вывод?

— Его подсказывает тот факт, что Михайлова отправили в Германию вместе с другими советскими людьми. Это противоречит предположению, что он был ценным агентом гестапо. Тем более, что ему не сочли нужным оказать медицинскую помощь, хотя бы перевязать рану.

— А как со временем?

— Время совпадает. Между последним боем Михайлова в отряде Нестерова и нападением на поезд партизан Добронравова прошло неполных два дня. Мне кажется, можно считать установленным, что к Михайлову подкрались сзади и оглушили ударом приклада по голове. Почему его не добили — загадка.

— Акт великодушия?

— Возможно, — тем же невозмутимо ровным голосом ответил Афонин, — что командир карателей оценил геройское поведение и пощадил Михайлова.

— И ты веришь в такую возможность?

Афонин ничего не ответил.

— А я не верю, — сказал Круглов. — Но всё же, каков твой вывод?

— А! — Капитан махнул рукой. — Пришли к тому, от чего начинали.

— Теперь слушай меня. Но сперва ответь — тебя не удивило, что Михайлов застрелился из немецкого пистолета?