– У меня есть несколько правил, когда я трахаюсь, - после паузы произнёс Глеб, невесомо поглаживая влажные складочки её лона, от чего Еся задышала чаще и принялась сильнее тереть сосок. Ей уже было необходимо, чтобы он снова начал брать её грубо и болезненно. Странно, раньше таких наклонностей у себя она не замечала.

– Я так и знала, что всё будет непросто, - наконец, выдохнула она, принимаясь ёрзать. Но Глеб убрал руку, словно понимая, что если надавит чуть сильнее - заставит Есению кончить.

– Да нет. Ничего особенного. Если трахаю я - ты делаешь всё, что тебе скажу. Говорю развести ноги - разводишь. Говорю встать раком - встаёшь. Говорю, что трахну в рот - берёшь. Если трахаешь меня ты - я делаю всё, что скажешь ты. Вообще всё. Идёт?

Еся приподнялась на локтях и посмотрела на Глеба, лицо которого окутывал полумрак. Он шутит? Да любой бабе такое предложи, она и думать не будет.

– Здесь есть какой-то подвох?
– уточнила она на всякий случай.

Этот подлец нереально её завёл. Даже от его слов, которые он произносил спокойным тоном, она текла, как шлюха. И он, как ей казалось, это прекрасно понимал.

– Никакого. Ну, только если ты чего-то не пробовала и пробовать не хочешь, тогда да. Но мы это можем обговорить тоже.

– Например?

– Минет?

– Пф!

– Порка?

– Если только лёгкая.

– Связывание?

– Да.

– В попку?

– Да. Но мне не особо.

– Попробуем так, чтобы стало особо.

– Самоуверенный.

– У нас всё получится, вот увидишь. Остальное обговорим, если тебе понравится и захочешь продолжать.

– Хорошо. Это всё?

– Собственно, да. Кто первый?

– Ты.

– Хорошо. Тогда опять разводи ноги и ложись. Грудь пока не трогай.

– Нельзя?

– Неа. Я скажу, когда.

Боже, она сумасшедшая, если соглашается на всё это. И дело не в его "правилах". Она слышала от мужиков и не такое. Проблема виделась Есении в том, как она и её тело реагировали на Глеба. Как наркота, которую она уже попробовала, и на которую подсела. И это после единственного вечера. Одного вечера. Она улеглась удобнее и широко развела ноги.

– Подхвати под коленками и прижми к груди. И не своди, пока не кончишь.

Еся снова текла. Никогда и ни с кем у неё не было такого. Да, возбуждалась, да, пробовала почти всё, чем занимаются обычные люди, но чтобы становиться мокрой от простых слов...

– Мне непривычно, когда так, - призналась, когда Глеб устроился на коленях между её бёдер и положил ладонь на её живот, ощутимо вдавливая её в диван.

– Мне уйти?

– Нет. Но если бы так не смогла, ушёл бы?

– Да.

– Блин.

– Что?

– Нет. Ничего. Ты начнёшь уже?

– Это ты болтаешь. Не болтала бы, уже бы трахались.

Он снова резко всадил в неё два пальца и снова нажал вниз, потом повернул кисть, чтобы оттянуть наверх. Еся не выдержала и громко вскрикнула. Бедный Павлик за стенкой, завтра будет стыдно смотреть ему в глаза. А Глеб снова нажал вниз, будто растягивал её.

– Не больно?

– Немного. Мне нравится.

– Хорошо.

Он принялся вставлять в неё третий палец, и когда Есения снова вскрикнула, принимая его, остановился, давая ей привыкнуть. Убрал ладонь с живота, чуть потёр клитор. Он сведёт её с ума. Хочется кончить, но пока никак. А возбуждение терпеть становится почти невозможно.

– Ещё можешь? Пожалуйста, - попросила Есения, когда Глеб убрал руку и снова нажал на её живот.

– Нет. Этот детский сад оставь до поры, когда будешь дома с рукой в трусах.

Он чуть приподнялся, сильнее вжимая Есю в диван и начал быстро вбиваться в неё пальцами. Резко, отрывисто, глубоко. Сильно.

– Ах...
– Есения застонала, мечась на подушке и покорно продолжая держать ноги широко раскрытыми.
– Боже...

Большой палец его руки скользнул по клитору, раз, другой, третий. Пальцы трахали её так, как никто и никогда не трахал. Глубоко и грубо, причиняя сладкую боль. Стенки лона были раздражены, а возбуждение стало совершенно нестерпимым.

– Глеб, боже... ещё, - попросила она, умоляя не останавливаться.
– Ещё... я почти...

Он задвигал рукой быстрее, и Есения не выдержала, громко закричала, но крик тут же перерос в протяжный стон. Где-то наверху раздался приглушённый смех, на который Есе было наплевать. Она кончала, впервые за всю свою жизнь настолько бурно. Глеб продолжал двигаться в ней, теперь нежно и осторожно, вращая кистью, будто поглаживал изнутри, продлевая сладкие спазмы.

– Только не надо задавать вопросов, где я этому научился, - усмехнулся он, когда Есения затихла.