— Я обратил внимание на болезненный вид генерала.

— Отец тяжело болен. Боюсь, что неизлечимо. Когда его не станет, а это может случиться в скором времени, в штабе конфедератов начнётся драчка за отцовское кресло. Так-то, барон. Не воодушевил я вас.

— Выходит, пан Франц, что конфедератское движение лишено обнадёживающих перспектив.

— А вот этого я вам не сказал. Надеемся, что Россия надолго увязнет в турецкой войне, как в болотной трясине. Постараемся привлечь внимание европейских держав, запросили у них помощи. Наши руководители намерены снарядить посольства в важнейшие европейские столицы и создать за пределами Польши свой эмигрантский центр. Быть может, удастся привлечь к нам на службу опытного генерала, например француза.

С противоречивыми чувствами выехал Беньовский из городка, держа путь на Тернополь.

Обстановка в отряде, куда прибыл Морис Август, оказалась напряжённой. Полк полковника Бринкена теснил конфедератов, и отряд, отбиваясь от планомерно наступавшего противника, отходил к Днестру. Местное украинское население относилось к шляхетским отрядам, как и вообще к полякам, недружелюбно, как к вековым поработителям. Русским же солдатам украинцы открыто симпатизировали и нередко оказывали им разные услуги, выдавали местонахождение конфедератов, служили проводниками.

С офицерами отряда с первых же дней у Беньовского сложились натянутые отношения. На руководство отрядом претендовал пан Ковальчик из галицийских помещиков, и за него стояли другие офицеры, все из местной шляхты. Незадолго до прибытия Мориса Августа раненого командира отряда оставили под присмотром монастырской братии в одном из монастырей и в командование отрядом фактически вступил Ковальчик. Подчинился он Беньовскому неохотно, как говорится, со скрежетом зубовным, да и то только после того, как Морис Август собрал всех офицеров и зачитал перед ними письменный приказ Иосифа Пулавского.

— Вы слышали приказ, господа офицеры? Согласно воле генерала, я вступаю в командование отрядом. Хотел бы, панове, предстать в ваших глазах боевым офицером.

— Расскажите о вашем боевом опыте, — сказал со скрытой ехидцей один из друзей Ковальчика, долговязый хорунжий.

— Извольте. Вырос я в семье генерала австрийской службы. Прошёл Семилетнюю войну, участвовал во многих сражениях. Командовал отрядом конфедератов. За успешные боевые операции под Волковыском и Белостоком представлен к чину полковника. Вам этого мало?

— Понятно, полковник, — произнёс долговязый.

— О боевых заслугах капитана Ковальчика наслышан. Почту за честь видеть его своим заместителем.

Ковальчик с этим как будто смирился, но спорил с Беньовским по всякому случаю, пускался в пространные рассуждения, выслушивая его распоряжения. Главный спор разгорелся по принципиальной тактике боевых действий. Беньовский настаивал на том, чтобы отходить в предгорья Карпат и оттуда тревожить противника внезапными вылазками мелких групп. Он уже был научен массированным наступлением превосходящих сил русских под Белостоком. Ковальчик не соглашался с ним и предлагал свою тактику — необходимо соединиться с другими отрядами конфедератов, действовавшими по соседству, и дать русским сражение. Не пристало шляхтичам трусливо прятаться в горах. С ним соглашались и его сторонники, не желавшие уходить далеко от своих галицийских имений.

— Но поймите же, пан Ковальчик, несколько отрядов, собранных в единый кулак, — это великолепная мишень для противника, — убеждал Беньовский. — А наша главная сила именно в том и состоит, что мы действуем множеством мелких единиц, рассеянных на большой территории. Учтите ещё враждебное нам окружение в Галиции.

— Вы плохо знаете галицийцев. Они греко-католики. Если кое-кто из них и враждебен нам, можно и припугнуть. Не мешало бы устроить две-три публичные экзекуции и вздёрнуть на придорожных деревьях тех хлопов, которые явно служат русским.

— Чего вы этим достигнете? Подтолкнёте хлопов к массовому бегству в лагерь Гонты и Железняка?

Спор достиг критической точки, когда стала очевидной неизбежность столкновения с русским авангардом. Перед самым сражением Ковальчик увёл часть отряда в сторону Волочиска, по существу дезертировал с поля боя. Авангардный батальон полка Бринкена легко смял и рассеял ослабленные силы Беньовского. Его люди в панике разбегались по окрестным хуторам и рощам. Сам Морис Август был пленён и доставлен в Тернополь, в штаб полка. Это произошло в мае 1769 года.

Говорят, беды не приходят в одиночку. В штабе полка, в приёмной полковника, Беньовский лицом к лицу столкнулся с тем самым русским офицером, который когда-то приходил в его отряд в качестве парламентёра, а потом взял его в плен. Это было на заснеженном поле в излучине реки Нарев.

— Господин барон! Вот неожиданная встреча, — преувеличенно громко воскликнул офицер, теперь уже не поручик, а штабс-капитан. Недавно его перевели за заслуги с повышением в полк Бринкена.

— Стало быть, снова свиделись. Судьба, — с ухмылкой ответил Беньовский.