Услышав крики дозорного, космет Метродор, сопровождаемый хилиархами и гекатонтархами, поспешили из казармы к воротам.

– Это наши, - успокоил начальство сверху юный декеарх воротной стражи.

Поглядев из створа ворот на быстро приближающийся отряд в высоких гребнистых шлемах, с развевающимися за спинами красными крыльями плащей и не увидев на дороге царской кибитки, космет приказал на всякий случай закрыть ворота и выстроить за ними в пять шеренг в полной готовности к бою две сотни воинов. Мало ли что! Вдруг это переодетые скифы? Осторожность не помешает. Да и солнце уже, должно быть, зашло.

Но, едва юные стражи успели затворить воротные створки и задвинуть с лязгом три толстых железных засова, как их пришлось вновь спешно открывать: дозорные на башне узнали в предводителе приближающегося отряда царевича Левкона.

Отсалютовав перешедшему перед мостом с галопа на лёгкую рысцу царевичу, Метродор поспешил задать волновавший всех вопрос: как там, у Длинной стены? Скользнув благожелательным взглядом по стройным рядам выстроившихся живым коридором по обе стороны дороги эфебов, все лица которых были в этот миг с надеждой обращены на него, Левкон остановил взмыленного коня и с улыбкой ответил, что пока всё идёт как нельзя лучше:

– Сегодня утром наши катапульты разбили их таран. Теперь скифы думают, что им делать дальше. Если ничего не придумают, то, возможно, скоро уберутся прочь и попытаются захватить Феодосию. Но мы этого не допустим.

Сбросив тревожное оцепенение, эфебы победно вскинули копья и разразились радостными криками во славу Боспора.

Предупредив Метродора, что следом за ним идут пять тысяч восточнобоспорских гоплитов, отправленных басилевсом на помощь Феодосии, Левкон попросил пропустить их без задержки и, обменявшись с косметом эфебов пожеланиями удачи, умчал со своим отрядом тяжёлым галопом к видневшимся на другой стороне неровного, густо засеянного надгробьями и кипарисами поля западным воротам Пантикапея.

Въехав в город, Левкон отпустил до утра по домам Делиада и свою сотню, оставив при себе лишь десяток телохранителей. Отослав прислуживавшего ему в походе раба Дидима домой известить жену о своём нечаянном возвращении, он поскакал по обезлюдившим вечерним улицам к дому наварха Клеона у восточного подножья Пантикапейской горы.

Он застал наварха за ужином. Оправившись от изумления, Клеон усадил царевича на центральное ложе и кликнул жену и рабынь разуть гостя, омыть ему душистой водой руки и ноги и скорей нести на самых красивых блюдах с кухни всё, что там есть съестного.

В клеоновом андроне было так уютно и тепло (в центре его, на украшенном мозаичными изображениями всевозможных морских обитателей полу стояла на высоких ножках полная пышущих жаром углей керамическая жаровня), и витали такие аппетитные запахи, что забывший в этот день пообедать Левкон почувствовал зверский голод и с благодарностью принял приглашение хозяина.

Прочитав вручённый ему Левконом приказ басилевса, обязывавший наварха оказывать всяческое содействие царевичу, старик терпеливо ждал, пока гость насытится. Долго ждать не пришлось: Левкону и самому не терпелось как можно скорее покончить на сегодня с делами и поспешить домой к жене, ради чего он пять фарсангов безжалостно гнал коня. Он даже не стал ложиться, а перекусил по-походному сидя. Минут через десять Левкон с улыбкой поблагодарил Клеона и его расплывшуюся в довольной улыбке у дверей хозяйку за прекрасный ужин. Жестом подозвав рабыню с рукомойником, Клеон спросил, какого царевич желает вина. Левкон ответил, что с удовольствием выпьет то же, что и он. Клеон велел виночерпию наполнить позолоченные канфары разбавленным на две трети чуть подогретой водой косским. Пролив по традиции несколько капель на пол, наварх и царевич перешли наконец к делу.

Коротко рассказав о ситуации у Длинной стены и в Феодосии, Левкон стал деловито обсуждать, как в кратчайший срок переправить в Феодосию пять тысяч гоплитов. Сделать это было совсем не просто. Ведь небольшие паромы и рыбацкие баркасы, которыми незадолго до этого за несколько дней, при тихой, к счастью, погоде, перевезли через Пролив в обе стороны больше тридцати тысяч воинов и столько же коней, для плавания в сердитых водах осеннего Эвксина не годились, а все большие суда вот уже месяц как сохли на берегу. Чтобы стянуть их обратно в воду, поставить мачту и оснастку требовались усилия многих людей, а между тем, почти все пантикапейские гребцы и матросы, вооружившись копьями, мечами и щитами, ушли защищать Длинную стену. По этой причине от использования военных кораблей, требовавших огромных экипажей, сразу отказались. Решили задействовать в экспедиции торговые суда, могущие вместить от ста до двухсот пеших воинов. Таким образом, для перевозки пятитысячного войска понадобится всего 30-35 судов - вдвое меньше, чем имелось в одном только Пантикапее. Экипажи Левкон планировал составить из своих воинов, среди которых было немало умелых гребцов и опытных моряков.

Напомнив царевичу, что утро вечера мудренее, Клеон пообещал завтра на рассвете собрать всех столичных судовладельцев в пританее. Выйдя к ждавшим его на улице телохранителям, Левкон попрощался с провожавшим его навархом, сел на коня и отправился в порт: насытившись сам, он вспомнил о необходимости обеспечить идущее следом голодное войско ужином в харчевнях за счёт басилевса и ночлегом под крышей пустующих портовых складов. Затем он счёл себя обязанным дождаться восточнобоспорских гоплитов возле Скифских ворот, проводил их по пустым ночным улицам в порт и лишь после этого, уже далеко заполночь, отправился, наконец, домой.

Спрыгнув возле царской конюшни с коня, он попрощался до утра с телохранителями (кроме двоих, которым декеарх приказал проводить царевича с факелами до дверей его дома) и поспешил в Старый дворец к своей возлюбленной супруге.

Шесть проведённых в разлуке с женою дней и ночей показались Левкону шестью годами. Несмотря на то, что их счастливый семейный союз длился вот уже 18 лет, их взаимная любовь ничуть не угасла с годами, как это почти всегда бывает. И в 34 года тело его Гереи оставалось столь безукоризненно совершенным, притягательным и желанным, что Левкону порой казалось, что он женат не на земной женщине из плоти и крови, а на неподвластной разрушительному времени богине, которая и в сорок, и в шестьдесят, и в семьдесят будет выглядеть двадцатилетней...