Проведя добрую часть ночи на супружеском ложе без сна, Левкон, тем не менее, проснулся с первыми петухами, приветствовавшими из-под высокой крыши Нового дворца горластыми криками занимающуюся за Стеноном зарю. Поборов возникшее у него желание ещё раз насладиться Гереей перед предстоявшей им новой долгой разлукой, он осторожно выбрался из её сонных объятий, прихватил со столика горевший всю ночь светильник (они любили ласкать друг друга при свете, что делало наслаждение вдвое сильнее) и вышел в зашторенную плотным замшевым пологом переднюю комнату. Взглянув на тихо спавшую на софе около двери с зажатыми между подогнутых к животу коленок ладонями молоденькую светловолосую рабыню, которой их с женой сладострастные стоны и вскрики, должно быть, долго не давали заснуть, Левкон надел висевшую на спинке стула чистую, выглаженную тунику, сунул ступни в найденные возле стула мягкие домашние башмаки и двинулся по коридору в дальний конец гинекея.

Бесшумно войдя в спальню дочери, он осторожно раздвинул тонкую, как паутина, кисею висящего над ложем балдахина. Прикрытая по плечи расцвеченным алыми цветами зелёным атласным одеялом, его маленькая чернокудрая красавица-царевна сладко спала на правом боку лицом к выходящему в сад окну, прикрытому из-за холодов деревянной ставней, в объятиях тесно прильнувшей к ней сзади чернокожей рабыни, согревавшей её своим горячим телом. Едва тусклый свет лампиона в правой руке Левкона осветил лица девушек, чутко спавшая юная рабыня открыла опушенные густыми длинными ресницами веки и испуганно уставилась на хозяина огромными миндалевидными глазами. Отпустив занавеску, Левкон предостерегающе поднёс палец к губам и с минуту с нежной улыбкой любовался дочерью. Затем, медленно наклонившись, слегка коснулся губами её бархатной, как лепесток цветка, щёчки и так же бесшумно, словно навеянное Морфеем сновидение, удалился.

Сойдя вниз, Левкон разбудил дворецкого Арсамена. Спустившись в подвал, тот открыл дверь расположенной под его комнатой спальни рабов и поднял с покрытых грубыми рогожами тюфяков, настеленных прямо на глиняном полу, полтора десятка её обитателей - раз хозяин уже на ногах, рабам дрыхнуть негоже! Привычно ополоснувшись с головы до ног холодной водой в расположенном рядом с кухней домашнем бальнеуме, Левкон наскоро перекусил оставшимися от нетронутого вчера ужина закусками и, прислушиваясь к голосившим под крышей Нового дворца петухам, поспешил в андрон.

Дидим, присев на корточки, натянул на ноги хозяина старательно вычищенные скифики, а дворецкий Арсамен помог застегнуть вновь засверкавшие после чистки зеркальным блеском латы. В этот момент в андрон вбежала в одной короткой тунике Герея, с распущенными, растрёпанными волосами, растревоженным лицом и немым упрёком в глазах. Бросившись в раскрытые объятия засветившегося тотчас нежной улыбкой мужа, она охватила мягкими белыми руками его шею, прижавшись высокой, бурно вздымающейся грудью и мягким округлым животом к его холодному панцирю, и впилась в его губы долгим страстным поцелуем. Наконец, волевым усилием он оторвал свои уста от её ненасытных медовых губ и нежно высвободился из сладкого плена её рук.

– Почему ты не разбудил меня?
– мягко упрекнула она его, тотчас отыскав рукой под обшитым бронзовыми полосами кожаным подолом туники его поднявшийся в боевую стойку фаллос.

– Ты так сладко спала. Мне было жаль тебя будить, моя богиня, - ответил он хрипловатым от желания голосом.

– Глупый! У меня ещё будет время выспаться, когда тебя не будет рядом, а пока... изволь идти за мной.

– Герея, любовь моя, у нас нет времени - солнце вот-вот взойдёт. Меня ждут в пританее.

– Ничего страшного, пусть ещё немножко подождут, - проворковала она с обезоруживающей улыбкой.

Левкон не нашёл в себе силы воспротивиться, подобно Одиссею, колдовскому голосу пленившей его сирены. Словно коня за узду, она потянула его за нежно, но надёжно удерживаемый фаллос в ближайшую гостевую комнату.

Вскоре до Арсамена и оставшихся ждать в андроне рабов донеслись из-за завешенной тяжёлым парчовым пологом двери сладострастные стоны Гереи. На левой щеке белокурой Леи, прибежавшей вниз с меховой накидкой госпожи, горело широкое пунцовое пятно, оставленное пару минут назад гневной рукой Гереи за то, что та проспала уход господина и не разбудила её. Убегая в спешно накинутой на голое тело тунике в андрон, Герея пообещала как следует отхлестать сонливую рабыню, если не застанет мужа дома. На её счастье, Левкон не успел уйти и, выйдя через четверть часа в обнимку с мужем из бокового коридора, Герея, накинув на плечи поданную трепещущей Лией накидку, сменила гнев на милость.

Когда с белогривым шлемом на голове, золочёным мечом на поясе и алым плащом на плечах, Левкон наконец вышел в сопровождении 40-летнего раба Дидима из дворца, невидимое за ближней стеной Акрополя солнце уже поднялось над проступавшими в утренней дымке за Стеноном сине-зелёными островами.

Бодрым шагом спустившись с десятком приветствовавших его у входа во дворец телохранителей в Нижнюю крепость, Левкон, прежде чем сесть на коня и скакать в пританей, нашёл ещё время заглянуть в расположенный рядом с конюшней храм Посейдона. Оставив владыке морей прихваченное из дома богатое подношение, он попросил своего прародителя пропустить его корабли, несмотря на неурочное время, в осаждённую скифами Феодосию.

Извинившись перед собравшимися в пританее по его зову столичными демиургами во главе с Аполлонием и стариками-судовладельцами за опоздание, царевич, улыбнувшись, попросил одолжить ему 30-35 прочных и надёжных судов для прогулки в Феодосию. Когда он предложил обсудить с Деметрием оплату, навклеры патриотично заявили, что ради благого дела спасения от варваров Феодосии, они предоставят свои корабли бесплатно. От души поблагодарив судовладельцев, Левкон, не теряя времени, отправился вместе с ними и присоединившимся здесь к нему со своим десятком Делиадом в порт.