Приезжий свернул к низенькому столику, за которым сидел обратившийся к нему человек, и стал разглядывать из под широкой шляпы его чуть одутловатое лицо с большой волосатой бородавкой в углу мясистого розового носа. Это был сборщик воротной пошлины, которую уплачивал общине херсонеситов каждый въезжавший и входивший в город чужестранец. На столике перед ним был развёрнут длинный папирусный свиток с именами прошедших сегодня в город через эти ворота чужеземцев и отметкой об уплате входной пошлины, придавленный вверху тяжёлой медной чернильницей с тростниковым пером, а внизу - на треть наполненной оболами деревянной кубышкой. Справа и слева от телона восседали на выпуклых прямоугольных щитах, вальяжно вытянув ноги, два молодых воротных стража. Их копья беспечно стояли в углу, образованном башней и стеной, прикрытые дубовой створкой ворот.

– И тебе радоваться, Полихарм, - ответил путник чиновнику, который, услышав из уст незнакомца своё имя, удивлённо вскинул брови и впился снизу вверх своими круглыми водянисто-серыми глазками в его покрытое, словно вуалью, тенью от петаса рыжебородое, с заметной проседью лицо.

– Что, не узнаёшь?
– путник в зелёном паллие изобразил краешками губ подобие улыбки.
– Я Минний, сын ритора Гераклия. Только что вернулся из Амиса в родной полис... А это мой раб Лаг.

Сборщик воротной пошлины, которого приезжий назвал Полихармом, медленно встал и недоверчиво приблизил полезшие из орбит глаза почти вплотную к незнакомому, тронутому ранними морщинами лицу человека под широкополой шляпой.

– Минний?.. Неужели ты?
– неуверенно произнёс Полихарм, не зная, верить ли ему своим глазам и ушам.
– То-то мне голос показался как-будто знакомым... Но эта седина в волосах, морщины... Сколько же лет тебя не было здесь? Мы все давно считали тебя погибшим.

Стянув с головы шляпу, приезжий обнажил прочерченный морщинами лоб с широкими залысинами на висках.

– Как видишь, я воскрес, - усмехнулся он чуть шире.
– Или всё ещё не признаёшь старого товарища?

Полихарм положил руки на плечи Минния.

– Зелёные глаза точно как у Минния, голос остался таким же, а вот всё остальное... Мда-а... От того двадцатилетнего юноши, которого мы провожали здесь в Афины, теперь мало что осталось, - Полихарм, сын винодела Исократа, был ровесник и школьный товарищ Минния, с которым он затем два года служил эфебом на границе и приносил присягу гражданина.
– Должно быть не сладко тебе пришлось на чужбине, а?

– Да и ты, Полихарм, как я погляжу, за эти десять лет не стал моложе. Отрастил себе щёки, солидное брюшко, а?
– ухмыльнулся Минний, шутливо пихнув кулаком в выпуклый живот старого приятеля.
– Хотя я тебя, конечно, узнал сразу как увидел... Так что? Я могу войти в родной город бесплатно?

– Да-да! Конечно, Минний, проходи. Я страшно рад, что ты живой и вернулся. То-то наши все удивятся!

– Благодарю, приятель... Ну, не буду тебя отвлекать от службы, - заторопился Минний, увидя, что из гавани направляются к воротам другие приезжие.
– Как-нибудь на днях мы соберёмся нашей старой компанией в одной из харчевен, там и послушаете о моих заморских скитаниях.

Крепко пожав на прощанье Полихарму руку, Минний опять натянул на лоб петас и двинулся со своим рабом по как всегда многолюдной в эту пору центральной портовой улице, ведущей от ворот полого вгору - на неукреплённый херсонесский акрополь (херсонеситы справедливо полагали, что их город и так достаточно защищён от варваров наружной стеной, чтобы возводить ещё одну стену вокруг акрополя).

Широкая улица скоро привела его к южному входу на центральный городской теменос. Здесь центральная портовая улица сходилась под острым углом с улицей примерно такой же длины и ширины, поднимавшейся сюда слева - от южных городских ворот. Отсюда, обогнув южную стену теменоса, можно было попасть на главную продольную улицу, протянувшуюся на четыре с половиной стадия через весь город с юго-запада на северо-восток, и, повернув направо, выйти на примыкающую к северной стене теменоса просторную агору. Но Минний со своим рабом пошёл другим путём, свернув на теменос через украшенную великолепной резьбой и барельефами богов и героев мраморную арку южного входа. Неспешно обходя все расположенные там храмы и алтари, Минний, вместе с благодарственными молитвами, благочестиво приносил покупаемые здесь же бескровные жертвы хлебом, вином и благовонным дымом почитаемым здесь богам: Царице Деве, Зевсу Сотеру, местному божеству Херсонасу - покровителю и воплощению городской общины, Афродите Урании, Асклепию и Гигиэе, Гермесу, Дионису, Гераклу, Ахиллу и, конечно же, братьям Диоскурам, доставившим его сюда из далёкого Амиса, можно сказать, на собственных плечах.

Отдав дань благодарности и уважения родным богам, Минний через роскошные северные пропилеи - монументальные главные врата теменоса, вышел на агору - шумную, в отличие от тихого, малолюдного теменоса, полную народа площадь, представлявшую собой обширный, вымощенный известняковыми плитами квадрат, со всех сторон окружённый великолепными общественными зданиями и портиками, заставленный рядами лёгких полотняных палаток и разборных деревянных лавок многочисленных торговцев. В центре её высился огороженный на уровне колена толстой бронзовой цепью, висевшей на сужающихся кверху четырёхгранных каменных столбиках с бронзовыми шарами в навершиях, монументальный, трёхступенчатый двойной жертвенник - Зевсу и Херсонасу; на обращённой к теменосу стороне его украшал раскрашенный барельеф с восседающим на троне с пучком молний и орлом на ладони Зевсом, на противоположной была вырезана зубчатая крепостная стена с четырьмя башнями и закрытыми воротами посередине.

В этот пасмурный день агора, как и всегда, была полна снующих между торговыми рядами покупателей и любопытных детей, стоящих кучками или неспешно прогуливающихся группами под широкими портиками весёлых молодых людей, солидных зрелых мужей и почтенных седовласых старцев, занятых дружескими беседами, учёными и политическими спорами, обсуждением новостей, всевозможных слухов и сплетен, до которых так охочи были праздные горожане. Никем не узнанный, Минний, покинувший этот город десять лет назад безусым, безбородым, длинноволосым юнцом, медленно пробирался через площадь от южного её края к северному, непрестанно вертя во все стороны головой, словно впервые оказавшийся здесь любопытный чужеземец, внимательно вглядываясь из-под широкого козырька своей шляпы в лица встречных людей (быть может, в тайной надежде увидеть среди них своего старика-отца) и мимоходом вслушиваясь в обрывки разговоров.