Он вспомнил времена, когда они вместе работали над песнями и он ее подавлял как каток, подминал под себя, когда она вносила предложение транспонировать мелодию в другую тональность или убавить там, прибавить здесь… Даже понимая в глубине души и мрачно досадуя, что она права — обычно права, он не мог выпустить управление из рук. Как только она сообразит, что на самом деле он ей не нужен, куда ему деваться?

Но сейчас — дело другое. День стал ночью, верх стал низом. Майк убит, Джордж ранен, «Арго» затонул в океане пробитой стены, «The Five» сыграла свой последний концерт, и на это место, Джонни, уже нет дорожной карты.

— Я не могу, — ответила Ариэль. — Не могу расстаться со своей семьей.

— С семьей? — Невероятно саркастически прозвучало это слово. — Кучка народу, разъезжающая в разбитом фургоне, — ты про этих? — Он заколебался, но когда она не ответила, договорил, потому что кровь стучала и он был готов ранить ее больно, чтобы заставить уйти. — Музыкантов — дюжина на сраный грош, — сказал он. — Группы распадаются каждый день, так что тут такого страшного? Когда такое случается, идешь и зацепляешься за другую кучку ничтожеств. Ну, побыли мы вместе какое-то время, хорошего и плохого хлебнули, но это еще не делает нас семьей. Вот уж никак.

— Хорошо, а чем? Чем это нас делает.

— Да ничем. Потому что нас больше нет, не просекла еще? И сейчас, если хочешь жить в стране радуг и лунных бликов, то ради Бога. Но я живу не там, и я тебе говорю: «The Five» больше нет. О’кей? И я не вернусь, так что вы с Берк и Терри грузитесь в Остин и делайте все, что вам, блин, надо будет. А меня нет.

— Ты не всерьез.

— Слушай, хватит за меня цепляться! — сказал он с большей, быть может, едкостью, чем ощущал. — Либо собирай свою группу, либо мотай домой в Массачусетс, но перестань, блин, цепляться за неудачников вроде Нила Тэпли. Хочешь спасать больных собак — иди в ветеринары.

Он знал, что это удар сильный, потому что Ариэль изо всех сил пыталась снять Нила Тэпли с крэка, с колес и всего того, чем он грузил себя, борясь с депрессией, но и ей не хватило сил, чтобы удержать его от улета с двухполосного шоссе на разбитом «вольво». Кочевник не знал, вся ли эта история и был ли там «роман» — как называют это в старых жутких британских книжках, — но он давно понял, что Ариэль ищет кого-то, в кого верить, на кого уповать, за кем идти.

Детка, так это не я.

— Уезжай в Остин, — сказал он уже опустошенным голосом. — Просто уезжай, и все.

И все равно она его не оставила. Заговорила тихо, но в голосе слышался скрежет:

— Ты знаешь, что мы в новостях по всем каналам? Передовица в утренней «Стар», с картинками. «Эн-би-си», «Си-би-эс», «Эй-би-си», «Фокс» и «Си-эн-эн». Про снайпера теперь знает вся страна. Ты телевизор не смотрел?

— Нет.

— Ты нам нужен здесь. Берк и Терри со мной согласны. Где бы ты ни был, возвращайся.

— Нет, — повторил он очень твердо и повесил трубку.

Эй, амиго! Так это тебя по телику показывали? Это ты?

В воскресенье рано утром за ним пришел служитель.

— Там капитан полиции Гарца, — сказал он. — Хочет тебя видеть.

— Нет, — повторил Кочевник и вытянулся на койке. Служитель вышел, и больше от капитана Гарца ничего слышно не было. Как и от кого-либо другого.

И это было неплохо. Чистая койка, хорошая еда, полно народу, с кем поговорить, когда он решит, что хочется разговаривать. Мало ли отличных музыкантов отсидели срок? Неплохо, нет. Вот только эта флуоресцирующая оранжевая роба с буквами «ТЮРЬМА» на спине не нравится. Но такое унижение вполне можно вынести.

Он подметал пол в дневном помещении, когда за ним пришли двое бандитов. Не заключенных, а охранников. Моатс, с бритым черепом и родимым пятном на лбу — Кочевника предупредили другие парни, что смотреть на это пятно не надо, потому что Моатс ну очень, очень, очень не любит, когда на него пялится такая шушера, как они, — и Кингстон, черный тощий парень с бородкой, с напряженной полуулыбкой на лице и татуированными змеями на веревках-мышцах предплечий.

— Чарльз, — сказал Кингстон, — там тебя хотят видеть. Прям щаз.

— А кто? — спросил Кочевник.

— Шевелись давай, — сказал лысый с пятном и ткнул большим пальцем в сторону красной стальной двери.

— Никого не хочу видеть, — ответил Кочевник.

— Тебя не спрашивают, — сказал Кингстон. — Оставь щетку и пошли.

Кочевник прикинул варианты. Эти двое стояли перед ним, не напряженные, но готовые. Серьезные ребята, дело знают и шутить не будут.

Он отставил щетку и пошел за Кингстоном. Лысый шел сзади почти вплотную.

Кингстон сунул в слот двери пластиковую карту, потом отпер дверь ключом. Кочевник вышел в голый коридор, выкрашенный серовато-белой краской, с дверями по обе стороны. Дверь за ним закрыли и заперли. Моатс дал ему тычка в спину — просто так, потому что мог.