Боярская усадьба выглядела не богатой, но просторной. Рубленый дом был в полноценных два этажа с гульбищем [3] , к тому же небольшой балкончик под коньком доказывал, что вместо чердака там имеются жилые светелки. Массивная труба раздвигала черные доски теса. Не самое дешевое покрытие для крыши, но все равно – доступное, покупать не нужно. Белесые пятна окон показывали, что шиковать хозяева не привыкли. Это в сытом Новгороде даже в маленьких домиках все просветы слюдой блестят, здесь же на баловстве серебро сэкономили. Тын в полтора роста высотой надежно защищал двор от посторонних взглядов и возможного зверья – но для обороны от ратного противника был откровенно слабоват. Несколько близко примыкающих строений явно предназначались для хозяйственных нужд: свинарники, курятники, хлева, конюшня. И, само собой, над всеми крышами возвышался сметанный домиком стог сена.

В общем, жили Зуровы куда богаче обычных крестьян, но не слишком. Средний купец вполне мог позволить себе больше.

– Она и есть, – тряхнул вожжами Мичура. – Сие усадьба наша. Добовое. Ране прямо в Налючах жили, но боярин прежний, храбрый Любимир, возле пруда порешил поселиться.

Сани покатились во двор. Середин спешился и следом вошел в ворота, ведя скакунов под уздцы.

Годислав встречал его уже как хозяин. Сделал несколько шагов навстречу, крепко обнял, потом подвел к крыльцу, поклонился старой, подслеповато прищурившейся женщине в украшенном жемчугом кокошнике, в длинном тулупе и стоптанных валенках:

– Знакомься, матушка. Это друг мой, боярин Олег. Берег меня от напастей, сколько мог.

– Ох, сыночек славный мой... – Трясущейся рукой боярыня обняла гостя, поцеловала в губы холодными губами. – Вернулся мой Славушка, целехонький, живой вернулся. Как там Юша, старшенький? В Полоцк просился к князю тамошнему. Кто же бережет его, сердешного?

– Пойдем, мама. Не мерзни, – бережно обняв старуху, Годислав вместе с нею вошел в дом, через минуту выглянул: – Мичура, распрягай! Что за напасть такая, двор ровно вымер! Ты проходи, дружище, тебе здесь рады. Токмо... Сам понимаешь, три года сюда не заглядывал. Пусто везде отчего-то. Сейчас, найду кого.

Олег медленно поднялся по ступеням, но в дом все же заходить не стал. Отчего в нем пусто? Почему на дворе как вымерло? Странно все это... Он опять остро ощутил нехватку освященного креста у себя на запястье.

Внезапно из здания послышался истошный женский вопль, стук, топот, крик Годислава.

– Ква... – только и выдохнул ведун, выхватил саблю и стремительно ворвался в дом. Крутанулся в сенях, определил, откуда доносится шум, промчался по темному коридору, ворвался в дверь и... Остановился на пороге: – Вот, электрическая сила!

На шее боярина, поджав ноги и целуя его лицо, висела весьма упитанная и щекастая деваха. Олег бы от такой, пожалуй, упал, а Годислав не то что устоял, так еще и кружился. Ведун спрятал саблю, попятился в темноту – но его заметили. Боярин остановился, кашлянул, разжал объятия – девушке пришлось встать на ноги.

– Эта... Соскучились тут по мне... – заметно покраснев, попытался он оправдаться. – А это Елень, наша... – Он опять запнулся, повернулся к ней: – Кем ты ныне в доме?

– За стряпуху боярыня Лепава поставила. Матушка ваша совсем плоха стала, да смилуется над ней Триглава. Ходит редко, забывает все. Лепава ныне за хозяйку, ее все слушаемся.

– Сестра вернулась? – явно удивился Годислав.

– А как отъехал ты, соколик, она, почитай, сразу и возвернулась под отчую крышу. У них на усадьбу лихоманка забрела. А может статься, и вовсе черная баба. И мужа у нее забрала, обоих детей малых, с усадьбы многих и с весей ближних. В общем, мор случился страшный, ужасти какой! Опосля же братья мужнины явились – удел наследовать. Куда ей там приживалкой при чужих людях оставаться? Родной кров – он родной и есть.

– Вернулась, значит, – кивнул Годислав. – Ну и где она? Дворня вся где?

– Дык, ситник режут, боярин. Кабы знали, что ты ныне вернешься! Непогода у нас стояла дни последние. Сегодня же с утра Ярило слепит. Лепава разом всех на ноги подняла, да и погнала на болото. Жировать его, сам понимаешь, в любой день можно. Однако же сбирать токмо посуху, чтобы морозец да ясно... Мне же велено к сумеркам на всех сытный ужин сготовить, даже курятины по полти на четверых взять дозволено. И за матушкой смотрю.

– Пир будет вечером, Елень! Ничего не жалей, дабы стол ломился. Чтоб пред гостем не стыдно было и самим радостно.

– Знамо дело, пир будет, – расплылась румяными щеками стряпуха. – Боярин с похода вернулся!

– Печь же, видать, придется топить самим, – развел руками Годислав.

– Ничего, дело привычное, – отмахнулся ведун. – Все лучше, чем от безделья скучать. А что за ситник такой, что его всем людом резать нужно?

– Дык, болотный же, – попыталась пояснить стряпуха и тут же получила двусмысленный шлепок по мягкому месту:

– У тебя других хлопот хватает, неча гостю зубы заговаривать.