Шрифт:
Я устроила поудобнее голову, на своих мягких руках, и закрыла глаза. Мне стало жаль Макса Раймона. Ему сейчас очень плохо, в этом я уверена. Люди поют от тоски. И холст с красками от тоски в руки берут. Из-за этого и стихи писать начинают. Искусством занимаются от тоски.
Я сидела, облокотившись на подоконник, и медленно качала головой в такт приятной мелодии. Где-то рядом бегали по струнам ловкие пальцы обнажённого по пояс приятного вида парня, а я сидела с закрытыми глазами и наслаждалась звоном струн и лёгким дрожанием голоса.
А в ночной тишине, мягко неслись слова:
Я стану ветром,
Стану морем,
Я стану камнем у прибоя,
Но, знай, я буду всегда
Рядом с тобою.
А потом струны прозвенели как-то тревожно и тут же смолкли. Я недовольно открыла глаза. Мой новый сосед немного ошарашенно уставился на меня своими изумрудными глазищами. Он уже хотел что-то сказать, но не успел.
Я, капризно сдвинув брови, спросила:
– И это всё?
========== Часть 2 ==========
– И это всё? Может, ты хотя бы доиграешь песню до конца!?
– Давно ты здесь?
– Песню доиграешь или нет? – настойчиво спросила я.
Макс Раймон, мой новый сосед, он же хам и наглец, как-то мирно мне улыбнулся и тут же перестал казаться мне наглецом и хамом.
– Так давно ты слушаешь?
– Давно. Что за песню ты играл?
Он открыл окно пошире. Теперь он тоже стоял, высунувшись в окно.
– У неё нет названия.
– Ты её написал? – догадалась я.
Макс кивнул. Глаза у него уже не казались изумрудными из-за темноты, окутавшей город. Это были обычные глаза очень уставшего человека.
– Хорошая сегодня ночь, Фаер,- сказал он очень тихо.
– Ничего в ней нет хорошего! И не называй меня так! – сказала я нарочно слишком громко.
– Ладно, Фаер.
– Прекрати! Ты и без того меня сегодня здорово разозлил.
– Мне просто скучно. Очень скучно. Отчего мне так скучно?
Он спросил так, будто бы я знала ответ. И спросил он это так уверенно, что мне показалось, я ответ знаю, только, как на зло, забыла его.
– Не знаю, почему тебе скучно, но это тебе не причина, чтобы меня раздражать,- пробурчала я, усаживаясь на подоконник.
Он тоже уселся. И тогда я всё поняла: мы ещё долго будем разговаривать. Если бы он не хотел говорить, он бы не стал так удобно устраиваться.
– Я не хотел с тобой ругаться и раздражать тебя тоже не хотел. Конфликты возникают из ничего.
– Замолчи,- вдруг сказала я.
Он замолчал, хотя и было видно, что это ему не нравится. Но что он может сделать? У него нет другого выхода, как замолчать. А я стала сосредоточено думать. Я должна срочно что-то спросить у него. Но что? В голове мелькнула мысль, я её озвучивала:
– У тебя зелёные глаза.
Он рассмеялся.
– Ты так долго думала, чтобы это сказать?
– Нет,- я зачем-то выразительно взмахнула рукой,- ты не понял! Они мне знакомы! Мне снились изумрудные глаза сегодня.
– Изумрудные?
– Да, в точности, как у тебя.
– Ничего удивительного,- и тут он улыбнулся.
И сразу стало понятно, что до этого он ещё ни разу мне не улыбался. То были маленькие лжеулыбочки. А сейчас была улыбка с большой буквы, улыбка в лучшем её значении. Чистая и искренняя.
Я улыбнулась в ответ.
И всё. Мы теперь друзья. С этого самого момента. Он больше не хам и наглец, теперь он просто славный парень.
– Ничего удивительного,- повторил он. – Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании.
– Думаешь? Это так хорошо сказано! Удивительно хорошо! Ты, правда, так думаешь? Разве так бывает? – тут же забросала его вопросами я.
– Я ничего не думаю,- он снова показался очень усталым. – Это не мои слова.
– А чьи?
– Зигмунда Фрейда знаешь?
– Вчера чай пили.
Его глаза удивлённо округлились, а я тут же объяснила:
– Читала его книгу вчера, когда чай пила.
– Я понял,- помято ответил он и бросил взгляд на сырного цвета луну.
Я, разумеется, этот его взгляд не смогла упустить.
– Тебе нравится луна?
– Да. Очень.
– Почему? Мне, например, не нравится. Я люблю месяц. И непременно серебренный.
– Почему мне нравится луна? – спросил он, а я кивнула, глядя на него с любопытством. – Слушай! Некоторые вещи нельзя объяснить. Это тоже самое, что искать смысл в том, что я люблю клубничную пастилу. Это иррационально!