Внезапно дышать стало легче, Робин глубоким стремительным вдохом втянула в себя воздух, и боль сразу начала менять очертания, превращаясь во что-то невообразимое. Глубоко внутри словно вспыхнула и стала медленно разгораться теплая искра. Подчиняясь притяжению неведомой силы, медленно, сладострастно задвигались бедра. Казалось, она оторвалась от земли и взмывает ввысь, сквозь языки пламени, полыхающие красным огнем по ту сторону сомкнутых век. Во всем мире существовало лишь его тело, оно качалось в вышине и окуналось в нее. Ее наполнил жар, выносить который больше не было сил. И в последний миг, когда ей почудилось, что она умирает, Робин начала падать, падать, как осенний лист, вниз, вниз, пока наконец не опустилась на жесткую узкую койку в полутемной каюте стройного корабля, погоняемого ветром по бурному морю.

Открыв глаза, она увидела прямо над собой его лицо. Сент-Джон глядел на нее задумчиво, торжественно.

Она попыталась улыбнуться, но получилась неуверенная дрожащая гримаска.

— Не смотрите на меня так.

Ее голос звучал глубже, чем обычно, хрипотца слышалась сильнее.

— Мне кажется, я тебя раньше никогда не видел, — прошептал он и проследил пальцем линию ее губ. — Ты совсем другая.

— Что значит — другая?

— Не такая, как остальные женщины. — От этих слов ей вдруг стало больно.

Он пошевелился, отстраняясь, но Робин крепче сжала объятия — мысль о том, что она его потеряет, пронзила ее ужасом.

— У нас будет только одна эта ночь, — сказала она, и Сент-Джон не ответил.

Приподняв одну бровь, он ждал, что Робин опять заговорит.

— И не спорьте, — с вызовом произнесла она.

Его губы начали кривиться в прежней насмешливой улыбке, и это ее разозлило.

— Нет, я был не прав. Ты такая же, как все, — усмехнулся он. — Все-то ты говоришь, все время тебе нужно говорить.

В наказание за эти слова Робин оттолкнула капитана. Но едва он соскользнул с нее, как она ощутила ужасающую пустоту и горько пожалела, что выпустила Сент-Джона, но тут же начала его за это ненавидеть.

— Вы Бога не ведаете, — обвинила она его.

— Не странно ли, — с ласковой укоризной произнес он, — что большинство самых тяжких в истории преступлений совершается с именем Божьим на устах.

Правота этой фразы на мгновение лишила ее дара речи, Робин с трудом приподнялась и села

— Вы покупаете и продаете живых людей.

— Что ты хочешь мне доказать? — Сент-Джон посмеивался, и это еще сильнее разозлило ее.

— Я хочу сказать, что между нами лежит пропасть, через которую никогда не перекинуть мост.

— Мы это только что сделали, и весьма успешно. Она вспыхнула, краска залила не только лицо, но даже шею и грудь.

— Я дала клятву посвятить жизнь уничтожению того, что вы отстаиваете.

— Женщина, ты слишком много болтаешь, — лениво отозвался он и накрыл ее губы своими.

Она отбивалась, но Сент-Джон не выпускал Робин, зажимая ей рот, и приглушенные протесты звучали неубедительно. Когда сопротивление Робин ослабло, он легким толчком уложил ее на койку и снова навалился.

Утром, когда она проснулась, Манго Сент-Джона не было, но на подушке осталась вмятина от его головы. Робин прижалась к ней лицом, вдыхая застоявшийся запах его волос, его кожи, но постель давно остыла. Она коснулась щекой простыни — та была холодной.

Жестокое волнение терзало корабль. Торопливо пробираясь по коридору к себе в каюту, она слышала на палубе голоса матросов. Она боялась встретить на пути кого-нибудь из команды, а тем более брата. Каким предлогом она оправдает свою прогулку на заре, как объяснит, почему не ночевала в каюте, почему ее одежда порвана и смята?

Едва она заперла дверь и облегченно привалилась к ней спиной, как в дальнюю стену каюты кулаком постучал Зуга.

— Робин, вставай! Одевайся. Земля на горизонте. Иди посмотри!

Робин торопливо окунула фланелевый лоскут в эмалированный кувшин с холодной морской водой и обтерлась. Тело распухло, болью отзываясь на прикосновение, на лоскуте остался след крови.

— След позора, — жестоко сказала она себе, но чувства противоречили словам. Дочь Фуллера Баллантайна парила, как на крыльях, ее наполняло ощущение физического благополучия и появился здоровый аппетит. Робин с нетерпением ждала завтрака.

Легкой танцующей походкой она поднялась на верхнюю палубу. Ветер игриво вцепился в ее юбки.

Первым делом она подумала о мужчине. Он стоял у планшира наветренного борта, одетый в одну рубашку, без кителя, и на нее обрушился ураган противоречивых мыслей и чувств. Сильнее всего оказалась мысль о том, что этот человек настолько тощ, угрюм и бесшабашен, что его надо держать за решеткой как угрозу всему женскому роду.

Манго опустил подзорную трубу, повернулся и увидел ее у трапа. Слегка поклонился ей, а она в ответ едва заметно опустила голову, стараясь быть холодной и исполненной достоинства. Навстречу ей, радостно смеясь, спешил Зуга. Он взял сестру за руку и подвел к планширу.