Потом, покачав головою, помянул Бога и медленно, печально поехал следом за непокорной дочерью.

Оказавшись же во дворе, боярин приободрился – не столько потому, что его сердце опять развеселилось, сколько потому, что Раду Кришан не хотел нагонять уныние на домашних и слуг. Они, чада его, шагу без господина ступить не могут – он один им и оплот, и надежда!

Рыцарь улыбался, когда распрягали его лошадей; хлопал своих верных слуг по плечам и весело отвечал на приветствия. Скоро вокруг него опять засмеялись, стали передавать друг другу, что господин приехал здрав и невредим. Он спасся! О нем говорили так, точно он и в самом деле побывал в пекле, откуда ни один грешник не возвращается.

К нему наконец выбежала жена – резво, как девушка; и, как в юности, Катарина горячо обняла его. Плача, она целовала его лицо; Раду обнимал ее, успокаивал, гладя по голове и по щекам своими грубыми руками, и улыбался.

– Все ли хорошо, муж мой? – трепетно спросила жена.

– Все хорошо, Катарина, лучше, чем можно было надеяться! – ответил Раду. – Я просватал нашу Иоану, за Корнела Испиреску, стражника господаря!

Катарина ахнула, точь-в-точь, как Иоана, - и Раду, отстранив жену от себя и обхватив ее лицо руками, сказал сурово:

– Хоть ты-то понимаешь, Катарина, что это лучшая участь для нашей дочери?

– Понимаю, - ответила Катарина. Но она глядела на него в страхе. – Да, понимаю!

– Вот и хорошо, - сказал, хмурясь, Кришан. – А что сейчас Иоана?

– Иоана лежит на полу в большом зале и плачет, - ответила Катарина, отведя глаза. – Я думала, с вами несчастье! Что за девчонка!

Боярин ругнулся и широким шагом, обойдя жену, направился в замок. Он взошел по лестнице, потом через раскрытые двери вошел в большой зал. Там на полу жалкой подбитой птицей лежала Иоана и неутешно плакала.

Раду хотел наконец разгневаться на нее – но опять руки опустились, даже тучи не собрались, не то что громы. Он неловко присел около дочери и коснулся ее разметанных, как в скорби, волос.

– Звездочка моя…

Он поднял ее с полу и обнял; Иоана не сопротивлялась. Гладя ее по волосам, Кришан проговорил:

– А я тебе подарок привез…

Иоана еще всхлипнула; потом замолкла. Плечи ее содрогнулись, и Раду понял, что дочь уже смеется, а не плачет. Он и удивился, и обрадовался.

– А Марине - привез? – белозубо улыбаясь, спросила Иоана, когда снова посмотрела в глаза отцу. – Она виду не покажет, а обидится на весь свет, если ты ей ничего не подаришь! Она-то, кажется, только этого от тебя и ждала!

Последнее Иоана проговорила со злостью на старшую сестру.

– И Марине привез, - сказал Раду, помедлив. – Иди, позови в зал сестру, братьев и дядю! Они дома?

– Тебе помыться с дороги нужно, отдохнуть, - сурово проговорила Иоана. – А мы бы пока на стол собрали! Ты голоден?

– Целого барана бы съел, - ответил Раду, широко улыбаясь. – Умница моя! Иди: вели, чтобы мне согрели воды, да побольше.

Он закинул руку за спину и почесался. Раду вспомнил о турецких банях – и подумал, что хорошо бы завести у себя такие; да только успеют ли?

Стараниями Иоаны ему приготовили превосходную горячую ванну; и лавандовое мыло Иоана не забыла, и благовония. Раду с наслаждением выкупался, смыв дорожную усталость, умастил волосы и бороду и оделся в нарядное платье.

Он вышел к домашним, которые уже суетились около накрытого стола – точно праздновать хотели его возвращение.

Праздновать победу! Еще даже битва не начиналась!

Однако Раду с улыбкой воссел за стол; Иоана порхала вокруг него, прислуживая отцу с настоящей радостью, – и это согревало его сердце более, чем сознание всего своего успеха.

Насытившись, он подозвал жену и детей – и стал раздавать подарки, которые привез всем с базара в Тырговиште: сыновьям своим дорогое оружие, которое те схватили с восторгом; шею Катарины обвило тройное жемчужное ожерелье, и увядающая ее красота снова заблистала гордостью и любовью к мужу. Брату с женой боярин привез отрез парчи, один на двоих, – на нарядные платья. А дочки получили по золотому кресту: Марина – с сапфирами, Иоана – с изумрудами, под цвет ее глаз.

Кресты им понадобятся.

А потом домашние стали с жадностью расспрашивать, а он – рассказывать; Раду уже обдумал встречу и мог рассказывать о том, что видел и что делал в путешествии, так, как следует.

А потом Раду удалил из зала всех, кроме жены и младшей дочери, - и сказал обеим, что свадьба состоится осенью, в Тырговиште: там, в большой церкви, Иоану с Корнелом и обвенчают. Широкого торжества устраивать не будут…

Иоана опять плакала, а отец опять ее утешал. Но он знал: у его любимой дочери хватит и стойкости, и верности долгу. Она смирилась. Она поступит так, как ей велят Господь и отец, желающий ей только лучшего.