“Ворон! Падальщик – прилетит на трупы!” - с отвращением подумал боярин.

Он вспомнил Яноша Хуньяди и пожалел, что говорит сейчас не с ним: отец-Дракул был низложен и обезглавлен по его приказу… этот воевода никогда не боялся решительных действий…

– Я не говорю о вторжении, - сказал Раду. – И не говорю о немедленных действиях, ваше величество! Но мы не можем долго оставаться в стороне!

– Для отчаянных действий нужны отчаянные люди, - пробормотал король, словно не слушал его, по-прежнему обдумывая дерзкое предложение. – У меня большая нужда в таких!

– Могу помочь вашему величеству моими малыми силами, - улыбнулся боярин.

* Орден Дракона был создан на основе ордена Святого Георгия.

* Камка - шелковая китайская ткань с разводами.

========== Глава 33 ==========

Гостеванье у короля затянулось на более долгое время, чем думали Кришаны, - пришлось послать на постоялый двор за всеми их вещами. Это был почти плен, как, конечно, догадывался каждый. Но здесь это ощущалось совсем не так, как в Тырговиште.

Иоана и сама не могла бы сказать ясно, в чем разница между содержанием в Буде и в Тырговиште, - в столице Валахии тоже обходились с ними почтительно; а только здесь, в Буде, человек мог держать голову прямее… Они уехали далеко на запад. Католик стоял прямо даже перед своим богом, с которым мог при случае и помериться и умом, и силою; православный же простирался и перед своим богом, и перед князем, прежде собственного права памятуя о власти помазанника Божьего. И было то, чего не могло заменить никакое равенство, никакой почет: так свойственное православным любовное смирение всех перед всеми – его имел в сердце даже Дракула!

Может быть, когда-то имел…

Теперь вместо сердца у него был клубок змей.

Но кто мог знать, каков изнутри венгерский король, после валашского князя казавшийся таким простым и обходительным? Он не проходил турецкой школы изощренных пыток и лести; но именно западный король мог с легкостью отвернуться от тех, кого называл друзьями и союзниками, а то и предать их на муку, обелив себя перед самим собою с помощью каких-нибудь латинских мудрствований или соображений политической необходимости. А то и религиозных соображений – католическая церковь во многом была беспощадна и бесчеловечна куда более, чем вера пророка, которую так стремилась побороть.

Католичество было как готический собор, с его обманчивыми радужными витражами и сложными переходами, возводившийся веками; и многие зодчие и скульпторы трудились над ним, и многие изречения, непонятные уху простого смертного, были высечены в укромных местах этого здания, где их могли узреть и повторять только высочайшие сановники церкви, высоко держа гладкие подбородки и шевеля бескровными губами, - существа, лишенные пола, лишенные человечности!

После сердечной жестокости Востока, с которой Корнел соприкоснулся на родине, через своего вождя, теперь он знакомился с тайнами Запада, холодившими его сердце еще более: Иоана, гуляя с ним по сводчатым залам королевского дворца и касаясь гладких стен, озаренных камышовыми факелами, рассказывала о младенцах, замурованных в известке между кирпичами фамильных поместий; о подвалах замков, в которых заживо сгнивали узники, прикованные за шею к стенам, жертвы жестокой сиюминутной прихоти какого-нибудь знатного господина… о безграничной власти феодалов над телами и душами крестьян…

– Да разве у вас иначе было? – не вытерпел Корнел.

Право первой ночи, о котором жена только что поведала ему, заставило витязя содрогнуться.

Иоана посмотрела ему в глаза.

– У нас всегда было иначе, - серьезно ответила она. – Отец – православный… Он в людях своих всегда душу видел, мужеского они пола или женского…

Корнел махнул рукой.

– А все высокие господа похожи, - проговорил он. – Где бы ни родились! Только в разных краях злы на разный манер!

Иоана усмехнулась точности этого замечания.

– Сам ты, стало быть, большим господином себя не мнишь? А ведь столько живешь при высоких господах! – сказала она.

Корнел, улыбаясь, покачал головой.

– Я более возвышусь тогда, когда буду смирен, - чем когда возгоржусь! – ответил он.

Иоана в умилении обвила его шею руками. Как же он восхищал ее, этот сын своей земли, яблоко от яблони, - жестокий и ласковый, лукавый и простой, гордый и смиренный! И всегда горячий сердцем, всегда - богоносец!

Муж поцеловал ее и вдруг спросил, глядя ей в глаза:

– Ты не забудешь меня, когда я уйду?

– Куда ты уйдешь? – с ужасом воскликнула Иоана. Ей сразу же показалось, что младенец толкается в чреве.

Корнел с улыбкой опустил глаза. О, как много он понимал!

– В поход против князя, - тихо ответил он. – Ведь я уже знаю, как король и твой отец распорядились мною, - и я подчинюсь!

Иоана крепко обняла его, прижавшись головой к груди.

– Ничего еще не решено, - сухо ответила она; хотя сердце у нее разрывалось. – И, будь уверен… это распоряжение, когда будет сделано, окажется лучшим для всех нас!