— Значит, не вода. Наверно, кислота или раствор какой-то.

— Нет, без запаха. Собака полакала и не сдохла. Но больше пить не стала. Так канистры и стояли, на всякий случай, а сейчас понадобились для мытья.

Ушлый репортер помнит все. Слово «контрабанда», промелькнувшее в рассказе медсестры, тоже запечатлелось в памяти и теперь сработало.

— Люблю диковинки. Продайте мне литр этой… бесхозной воды. — Он выложил перед девицей десятку.

— Да хоть с канистрой, — улыбнулась она. — Все равно я увольняюсь — платят мало, публика дурная, надоело. Только вы ее не пейте, ладно?

— Обещаю! «Сентина» — которая пристань?

— Вот, прямо и чуть вправо. Там охрана, вас не пустят. — Девушка угадала, куда он стремится.

— Ой, а вы сказали — ничья.

— Была ничья, потом ее опять купили. Кажется, индийцы.

Покидая берег Глетской заводи с канистрой, Энгеран не мог отделаться от странного впечатления. Казалось, что со стороны понтона, похожего на плавучий эллинг, ему в спину направлен чей-то цепкий взгляд.

Остановиться и будто от усталости перехватить канистру из руки в руку.

Энгеран вполне естественно посмотрел назад.

У закрытых ворот дебаркадера, выходящих на набережную, стоял смуглый тип в маскировочной летней форме коммандос — бермуды, рубашка с коротким рукавом, шляпа с опущенными узкими полями. На поясе — кобура.

— Хочу заняться торговлей. Вода — самый ходовой товар, — объявил он знакомому из аналитической лаборатории, оставшись с ним наедине. — Но что-то мне поставщики не нравятся. Проверь эту жидкость, годится ли в продажу. Есть всякие санитарные нормы, стандарты…

— Что касается бактерий, это не ко мне. Но химические примеси могу определить. Пятьдесят талеров. За ответом придешь через пару дней — работы много, сразу образец в дело пустить не смогу.

По пути, завернув в публичный туалет, Энгеран рискнул лизнуть загадочной воды. Она оказалась теплой, противной и безвкусной — но и только. Впрочем, проглотить ее он не решился, погонял во рту и сплюнул в унитаз.

Теперь в Борден!

У вокзала танцевали счастливые кришнаиты, распевая свое «харе, харе!». Позавидуешь этим блаженным: то ли мозги в Индию уплыли, то ли Индия сюда пришла, накрыв их веселящим газом.

— Ешьте масло, ешьте творог! Молоко! Чистый рис! Пойте, пойте имена священные!

Отснять сектантов для блога. В руки сунули флаер: «Ночь Ракхи Пурнима! Соверши праздничное омовение! Щедрая ярмарка в Йонгхавене: органик-продукты, ручная работа, освежающий бетель. Тебя благословит Варуна, бог океана. Разбей кокос — исполнится желание!»

Подавший листовку юнец жевал и улыбался, прозрачно глядя сквозь Энгерана. Губы обметаны алой слюной. Бодрящий бетель! Словно чахоточный с горловым кровотечением… Тропический жар мутил сознание, вокзальная площадь колебалась и плыла.

«Скорее в тень!»

Хоть бы тучка с моря приползла, хоть бы на минуту заслонила этот генератор пекла, по ошибке называемый солнцем. Вагон надземки нагрет до белого каления. Вытерпеть проезд пары станций означало коротко познакомиться с адом, куда попадут репортеры сенсационной хроники.

Стражи Борденского дома строго блюли изоляцию цитадели безумия от доброго мира. Энгерана выспросили — кто он, с какой целью намерен посетить Лассу Йонсен, не имеет ли при себе запрещенных предметов?

Извольте, вот карточка журналиста. А вот — удостоверение на участие в акции «Пресса помогает». Довольны?

Он приготовил подарки — фруктовый йогурт, яблоки, печенье, свежий номер «Mi Not-Virgin». А что делать? Журнал «Я Не-Девочка» охотно платит за аномальных младенцев с двумя головами. Истинный писака гребет деньги всюду, где дают.

«Тазы и сковородки атакуют девушку! Тазы с хвостами: десант чудовищ в Маэне!.. Чушь все это. Дешевка. Тьфу. Выдумываю, словно плохой воды опился… Реально вела огонь. По-настоящему в дурку загремела. Специально снимала нападающих, чтоб кому-то что-то доказать. Готовилась. Значит, заранее знала, что случится? Откуда? Кого отсняла, наконец?»

— Она очень опасна?

— Вас будут сопровождать.

Несколько шлюзов из решетчатых дверей. Здешние коридоры не изменились с позапрошлого века, когда в гиблом месте между морем и болотами возвели эту гробницу для сломавшихся умом. Лишь замки стали кодовыми, а окна — плитами из небьющегося стекла.

Чистые проемы в рамах, никаких железных прутьев, небо, солнце — полная иллюзия свободы. Даже шорохи леса слышны, и доносится запах воды. Она рядом, совсем близко — молчаливые озера-зеркала в оправе зыбких берегов, вечный мерный шум прибоя.