Нас привезли на место, о котором трудно сказать что-либо определенное. По-видимому, это была фильтровальная или очистная станция, хотя в Азии редко строят такие сооружения: жизнеспособность бактериальной флоры тут настолько велика, что можно освободить себя от напрасных расходов. А может быть, это была станция, подававшая воду для промышленных целей, ибо в глубине, в густых кустарниках, за непроницаемой ширмой банановых и бамбуковых деревьев, виднелись какие-то стены, похожие на фабричные. Выяснить, что это, не удалось. Переводчики и офицеры охраны были, как и мы, взволнованы увиденным, отвечали коротко, о чем-то шептались между собой. Никто из них не был родом из Прейвенга: ни один житель этого города в живых не остался.

Сперва мы отправились на тылы длинного, совершенно пустого здания непонятного назначения. Оно тоже граничило с каким-то бывшим огородом и рядами полностью заросших домов. Вдоль границы объекта шла стена пятнадцатиметровой длины, высотой в один метр шестьдесят сантиметров. Параллельно стене, со стороны огородов, тянулся деревянный забор из хорошо пригнанных досок, такой же длины и почти такой же высоты, отстоявший от стены на полметра. Забор и стена образовывали открытую сверху клетку, емкость которой составляла приблизительно двенадцать кубических метров.

Она была до краев заполнена человеческими костями и черепами.

Никто уже не мог это фотографировать. Тогда офицер из Народно-революционного совета провинции сказал, чтобы мы повнимательнее присмотрелись к тому, что видим.

Я приблизился и стал в двадцати сантиметрах.

В трех лежавших сверху черепах торчали отчетливо видные заржавевшие гвозди. У четвертого черепа, тут же рядом, гвоздь был в правой глазнице, вбитый так глубоко, что прошел костную оболочку и вонзился заостренным концом туда, где когда-то был человеческий мозг.

Я пошел вдоль стены, приглядываясь к черепам. Их было двадцать восемь; у одиннадцати гвозди были вбиты в верхнюю часть черепа, в висок, в надбровную дугу. В одном черепе виднелись два правильных круглых отверстия диаметром приблизительно восемь миллиметров. Видимо, этот человек оказал сопротивление, и его пришлось застрелить — из автомата калибра 7,62 мм. Я видел лишь черепа, которые лежали сверху.

Офицер попросил нас вернуться и указал на толстую доску, вертикально прикрепленную к стене. Она была покрыта длинными сосульками запекшейся крови; там, где кровь стекла на землю, кружили мириады маленьких янтарного цвета муравьев. Рядом лежал топор, обыкновенный крестьянский топор с чуть кривым топорищем и обухом, выщербленным при забивании гвоздей. Вероятно, приговоренных казнили на этом месте. Это была, наверное, кошмарно долгая операция, ибо острие топора было не больше пятнадцати сантиметров длиной.

Я еще раз пригляделся к черепам и увидел, что на лежавших поглубже глазницы были завязаны какой-то синтетической тканью, посеревшей от пыли, но крепко державшейся.

Мы перешли на другую сторону здания.

На бетонированной полосе были видны четырнадцать узких и глубоких отверстий площадью чуть меньше квадратного метра. Это были, по-видимому, фильтровальные отстойники или колодцы биологических фильтров. Одного взгляда было достаточно, чтобы заметить, что они почти до самого верха наполнены черепами и костями. Мы срезали армейским кинжалом гибкую и прямую ветвь какого-то дерева. Она была почти двухметровой длины, но дна не достала. Мы срезали еще одну и связали обе найденной тут же проволокой. Мало. Третью ветку мы не смогли привязать. Тогда солдат охраны принес с улицы очень длинный пружинящий прут.

Глубина колодцев была четыреста тридцать сантиметров.

Перед моими глазами было свыше пятидесяти кубических метров человеческих останков.

С того момента, когда я увидел во время войны, как из сожженного зрительного зала варшавского Большого театра телегами вывозили человеческий прах, я научился и так измерять человека.

Четырнадцатый колодец, находившийся за углом этого странного здания, был, по-видимому, с бетонированным дном, хорошо спрятан от солнца и частично прикрыт широкими саговыми листьями. Трупы, которые были сюда брошены, по трудно объяснимым причинам растворились, а не высохли, как в других. В бетонной емкости хлюпала маслянистая жидкость цвета сажи… Ее поверхность была покрыта миллионами маленьких червей, вперемешку черных, как блохи, и желтых, как гусеницы. Паразитов было такое множество, что изнутри колодца доносился хорошо слышный хруст. На поверхности плавали два черепа, которые, как видно, были легче, чем месиво растворившихся трупов. Они чуть заметно кружились, подталкиваемые неустанной возней паразитов.

Впервые в жизни я увидел человека в жидком состоянии.

До такого не додумались даже в третьем рейхе.

CXVI. «Без жизни нет смерти; без смерти нет жизни. Без верха нет низа; без низа нет верха. Без беды нет счастья; без счастья нет беды. Без легкого нет трудного; без трудного нет легкого. Без помещика нет арендатора; без арендатора нет помещика. Без буржуазии нет пролетариата; без пролетариата нет буржуазии… (…) Так обстоит дело со всеми противоположностями» (Мао Цзэдун. «Относительно противоречия»).

CXVII. Примерно в половине второго мы приехали в бывшую деревню Дамрэй, расположенную в двадцати километрах на северо-восток от Прейвенга. «Коммуны» здесь никогда не создавали. Жителей выселили, может быть, по военным соображениям, а может, из-за близости специальной тюрьмы. От хижин на сваях веяло пустотой и разорением, только возле двух или трех стлался едкий дым очагов. Бегали голые дети. Истощенные, вялые женщины что-то стряпали возле, домов.

На краю деревни стояла высокая пагода, не слишком красивая, если судить по пропорциям, но приятная для взгляда, хорошо гармонировавшая с низкими легкими строениями, окружавшими двор. Здесь находился, должно быть, довольно крупный монастырь, а также, по-видимому, сельская школа и небольшая больница.