Однако команда терапевтов Афинского центра психического здоровья не знала, что Миллиган часто начинал беседу под влиянием одной из своих личностей, а потом, беседуя с Писателем, переходил под влияние личности Учителя. Так как личности, говорившие «я не знаю, кто я», раньше были подвластны Учителю, Писатель предположил, что все Обитатели в курсе их договора о книге.

— Мне кажется, что Рейджен хочет узнать, сдержал ли я обещание не раскрывать другие преступления, в которых его могут обвинить, — предположил Писатель, — если он присоединится к слиянию и появится Учитель, дай мне знать.

Миллиган кивнул и начал читать рукопись.

Через несколько минут Писатель вышел в туалет.

Когда он вернулся, Миллиган поднял глаза, улыбнулся и показал на начало страницы 27, где было написано «Учитель».

Смена личностей произошла буквально на глазах.

Писатель и Учитель поприветствовали друг друга. Они не виделись с тех пор, когда Учитель появился в суде и доктор Милки быстро проверил его, во время первого заседания в присутствии судьи Кинуорти.

Учитель, как всегда щепетильный, предложил внести в рукопись несколько исправлений.

— Ты написал здесь: «Аллен вернулся в комнату, где Марлен курила сигарету». Но она не курит.

— Поставь крестик на полях. Я исправлю это.

Несколько минут спустя Учитель покачал головой.

— Ты пишешь: «Он ограбил гомосексуалистов на станции техобслуживания и использовал для этого автомобиль своей матери». Нужно уточнить: хотя «Гран При» был назван в честь моей матери, официальным владельцем машины был я. Можешь заменить эту фразу на «…он использовал Гран При, названный в честь его матери…»?

— Сделай для меня пометку, — кивнул Писатель.

Затем Учитель исправил сцену накануне Рождества, когда Кэти и ее брат Джим, споря Кевином, рассказали об уликах, подтверждающих его участие в нападениях, за которые его позже отправили в тюрьму. Учитель предположил, что Писатель добавит: «Кроме того, ты оставил семью на долгое время».

— Видишь ли, Джим ушел из семьи, и Билли должен был защищать маму в это время. Ему казалось, что Джим не справился со своими обязанностями и сбежал. Ну а когда Джим вернулся, Кевин набросился на Джима с обвинениями. Понимаешь, он считал, что Джим бросил маленькую Кэти и маму. Он ушел из дома в семнадцать, чтобы поступить в университет и служить в военно-воздушных силах. Брат оставил меня, единственного мужчину в семье, заботиться о маме и младшей сестре, еще ребенке. Мне было только пятнадцать с половиной лет, но именно я, Я должен был защищать их, не смотря на то, что у меня был старший брат! Знаешь, я тоже думаю, что Джим бросил семью.

— То, что ты говоришь, очень важно, — сказал Писатель. — Ведь я могу описать эту сцену с точки зрения Джима. Я говорил с ним по телефону. Теперь у тебя есть возможность внести исправления. Но ты уверен, что произносил эти обвинения тогда, или только сейчас, оглядываясь назад…?

— Нет, я говорил это еще тогда. Я всегда сильно злился на Джима за то, что он бросил нас.

— Интересно, Кевин чувствовал то же самое?

— Ну конечно. Кевин знал, что Джим нас бросил. Джим ведь никогда не отличался чувством ответственности, но он всегда боялся за маму и Кэти. Он делал все, что мог, чтобы с ними ничего не случилось.

Учитель продолжил читать, затем снова покачал головой.

— Ты заставляешь эту личность говорить: «Мда, ты хороший организатор». Он не сказал бы так. Скорее, это было бы что-то вроде: «Мда, ну ты и ловкач». Надо хорошо постараться, чтобы эти двое выглядели, как вульгарные тупые бандюги. Ведь такие они и есть, парни с очень грязными повадками. Много мата. Поверь, они не стесняются в выражениях.

— Сделай пометку на полях, — вновь сказал Писатель.

Учитель записал: больше грубых слов.

Когда Учитель до конца дочитал главу, в которой Рейджен переступил порог исправительной колонии в Ливане, где должен был провести от двух до пятнадцати лет, он заявил:

— Ты можешь передать то, что я чувствовал, дописав: «Рейджен услышал глухой звук тяжелых металлических дверей, которые закрывались прямо за его спиной». Потому что этот звук преследовал меня на протяжении бесчисленных ночей в тюрьме. Этот звук заставлял меня просыпаться с чувством тревоги в груди. Даже здесь, каждый раз, когда я слышу, как закрывается дверь, я вспоминаю свое прибытие в тюрьму Лебанона. Всю жизнь я испытывал жуткую ненависть к Челмеру. Но что такое истинная ненависть я узнал только в тюрьме. Например, Эйприл — она умеет ненавидеть по-настоящему. Она хотела бы видеть Челмера в смертельных муках — заживо сожженным у нее на глазах. Больше никто из нас никогда не испытывал подобных чувств. Все мы ощущали гнев, но не ненависть — до тех пор, пока меня абсолютно несправедливо не отправили в тюрьму. То, что я познал за решеткой… никому не следовало бы знать.

На пятый день, когда Миллиган зашел в зал, Писатель сразу заметил: что-то не так.

— Бог мой! Что с тобой?

— Они перестали давать мне лекарства.

— Думаешь, это сделали, чтобы помешать нам работать?

Он пожал плечами:

— Понятия не имею…

Его голос был монотонным, слова давались с трудом:

— Я очень слаб. У меня кружится голова. Сегодня ночью мне казалось, что у меня в голове работает компрессор. В комнате было всего 12 градусов, но на моем теле выступали огромные капли пота. Мне даже пришлось попросить чистые простыни, потому что мои были насквозь мокрые. Но сейчас я больше не дрожу так, как в последнюю ночь. Мне немного лучше. Я сказал Линднеру: «Больше никогда так не делайте!» Он ответил мне, что собирался постепенно уменьшить мою дозу лекарств, чтобы я не страдал от их недостатка…