Без четверти восемь барон д'Алькоцер сказал синьору Ромерису с явным подвохом:

— Впрочем, Вольтера не читал и ваш дон Луиджи, — имея в виду писателя, увековечившего кафе, благоговейную память о котором синьор Ромерис хранил ревниво, даже с фанатизмом.

Синьор Ромерис гордо выпрямился из-за кассы.

— При чем здесь дон Луиджи? — воскликнул он. — Дон Луиджи Пиранделло читал все и все знал. Ну, а если Вольтер не отвечал его видению мира, то это уже другой разговор.

— Мой дорогой Ромерис, — вмешался его превосходительство Моска. — Не спорю, видение мира у дона Луиджи было совершенно иным, чем у Вольтера, но вот телеграмму Муссолини он послал и феску надел...

— Простите, ваше превосходительство, а вы разве не поклялись в верности фашизму?! — воскликнул синьор Ромерис, с налитыми кровью глазами, едва сдерживаясь.

— Лично я нет, — сказал его превосходительство Лумия, подняв руку.

— Я в этом не уверен, — бросил его превосходительство Моска.

— Ах так, не уверен? — с обидой в голосе произнес его превосходительство Лумия.

— Ну помню, помню, но это была чистая случайность, они просто забыли привести тебя к присяге, — ответил его превосходительство Моска.

— Нет, это не простая случайность, я постарался не присягать.

— Для нас эта присяга была жизненной необходимостью, — сказал его превосходительство Моска. — С волками жить — по-волчьи выть.

— А вот дон Луиджи, он... — усмехнулся барон.

— В этой стране зависть людей просто поедом ест, — воскликнул синьор Ромерис. — Книгами дона Луиджи восхищается весь мир. Но для вас он лишь человек, пославший телеграмму Муссолини и надевший феску... Сущее скудоумие...

Но никто не отозвался на его оскорбительный намек — трем старцам главное было позлить своего приятеля.

В другое время Лаурану очень развеселила бы эта сценка, но сейчас он нетерпеливо ждал, когда они наконец умолкнут, словно маленькая стычка была главной причиной опоздания Луизы. Он встал, подошел к двери, открыл ее, выглянул на улицу, посмотрел направо, налево. Луизы не было. Он вернулся и снова сел за столик.

— Вы кого-нибудь ждете? — спросил синьор Ромерис.

— Нет, — сухо ответил Лаурана и подумал: «Она уже не придет, ведь уже восемь». — Но в душе у него еще теплилась надежда.

К удивлению синьора Ромериса, он заказал еще одну рюмку коньяку.

В четверть девятого его превосходительство Моска поинтересовался:

— Ну, а как дела у вас в школе?

— Плохо, — ответил Лаурана.

— С чего бы им идти хорошо? — спросил барон. — Если все разваливается, то почему школа должна быть исключением?!

— Правильно, — сказал его превосходительство Лумия.

Без четверти девять Лаурана вдруг представил себе, что Луизу убили. У него появилось желание рассказать обо всем, что переживает и чувствует, этим четырем старикам: они наверняка опытнее его и лучше разбираются в человеческой душе. Но тут барон д'Алькоцер, показав на книгу, которую Лаурана только что закрыл, сказал:

— Эти письма Вольтера подтверждают нашу поговорку о том, что в определенных обстоятельствах для некой части тела и родственные отношения не помеха.

И объяснил с ухмылкой, что эти письма Вольтер писал своей племяннице. Его превосходительство Лумия без обиняков «процитировал» поговорку, а барон «уточнил», что то же самое словцо, которое в поговорке поясняло, при каких условиях и родственные барьеры становятся преодолимыми, Вольтер употребил в письмах, и притом на итальянском языке. Он попросил у Лаураны книгу, чтобы прочесть друзьям письмо, где приводится это словечко.

Все четверо до того смаковали это пикантное место, что Лауране стало противно.

Что толку рассказывать о своих опасениях и горестях этим четырем хитрым старым циникам? Не лучше ли пойти прямо в квестуру, найти серьезного, понимающего следователя и рассказать... ему... Но что? Что одна дама назначила ему, Лауране, свидание в кафе «Ромерис» и не пришла? Просто смешно. Рассказать о своих подозрениях и страхах? Но тогда придет в действие весьма опасная машина правосудия, и ее уже не остановить. Да и что ему, собственно, известно о том, что Луиза узнала за эти два дня? Вдруг она нашла доказательства, опровергающие виновность Розелло? А может, она вообще не нашла никаких доказательств? А если у нее девочка внезапно заболела или еще что-нибудь случилось и ее срочно вызвали домой? К тому же она могла в горячке поисков истины вообще забыть о свидании.

Но вопреки всем этим «а может, а вдруг» у него росла тревога за Луизу, за ее жизнь.

Он поднялся и стал лихорадочно ходить взад и вперед от двери к стойке.

— Вы чем-нибудь обеспокоены? — прервав чтение, спросил барон.

— Нет, просто я сижу здесь уже целых два часа.

— А мы сидим здесь целых два года, — ответил барон, закрыл книгу и протянул ее Лауране.

Лаурана взял книгу и положил в портфель. Посмотрел на часы — двадцать минут десятого.

— Ну, мне пора на станцию, — сказал он.