Войдя в раж, хотели добить и пленных, но от князя прискакал воин с приказом: «Пленных не трогать!»

— Зачем они нам? — сказал тысяцкий.— Кормить?

— Будем кормить,— отвечал Андрей Александрович.— Но за работу.

Обезоруженных пленных вывели из крепости, сбили в кучу. Среди них был и воевода Стен, раненный в голову.

Подъехал в сопровождении гридей великий князь в яркожелтом лисьем малахае.

— Так, господа свей, мало вас мой отец учил, так ныне и мне довелось. Там,— указал князь на Неву,— мои воины долбят прорубь, в которой намерены вас топить. Но я решил дать возможность остаться живыми тем, кто этого желает. Для этого всего-навсего надо разрушить то, что вы выстроили на нашей земле — вашу Ландскрону, или, по-нашему, «Венец Земли». Вы себя венчали, а теперь развенчивайтесь.

Князь умолк, поискал взглядом в толпе пленных кого-то, нашел, сразу определив воеводу. Подъехал к нему.

— Ты неплохо командовал защитой, теперь покомандуй срытьем крепости.

— Никогда,— отвечал гордо Стен.

— Ну что ж, пеняй на себя,— вздохнул князь Андрей и, обернувшись, скомандовал: — В прорубь его.

Подбежали дюжие гриди и, заломив воеводе руки, потащили его на лед. Князь, щурясь недобро, спросил толпу:

— Кто еще хочет следом за ним? Выходите.

Никто не вышел.

— Тогда приступайте. Можете для облегчения использовать наш таран. Кто будет замечен в отлынивании от работы, немедленно последует за воеводой. Еда у вас своя, повар свой. В три дни чтоб на месте Ландскроны было ровное поле.

Когда ехали в лагерь, посадник сказал:

— Не управятся они в три дни.

— Пусть славяне помогут.

Новгородцы не только охраняли пленных, но и действительно стали помогать им разрушать крепость, чтобы скорее можно было отправиться домой. Никому не хотелось торчать в этих пустынных и тоскливых местах.

Ландскрону развалили, часть камней побросали в реку, часть разбили, искрошили, разметали. После срытия крепости полки отправились назад, уводя и пленных, которых решено было использовать для обмена. Только одного, самого крепкого, великий князь отпустил домой, и то лишь для того, чтоб он передал его грамоту. В ней князь предупреждал маршала, что и в дальнейшем с его притязаниями будут поступать так же, как с крепостью и с воеводой Стеном. Грамота кончалась советом взглянуть маршалу на свои уши: «...Видишь их? Нет. Вот так никогда не видать тебе и земли Русской». Не посрамил князь Андрей имени своего отца. Не посрамил, хотя и красовался в татарском малахае.

Всякий уважающий себя удельный князь имел дружину. Кто большую, кто поменьше — в зависимости от средств, которыми располагал. А средства зависели от величины удела, с которого собиралась ежегодная дань, и, конечно, от количества народа, проживавшего на этой земле.

Поэтому каждый зорко следил за соседями, дабы при случае урвать себе кусочек земли или веску, а то и город, но ни в коем случае не дать ограбить себя.

Федор Ростиславич болезненно переживал потерю Переяславля, хотя старался не показывать вида. Именно поэтому решил он вернуть себе Смоленск, где сидел когда-то до женитьбы. Не важно, что там княжил его родной племянник Александр Глебович, важно, что это его дедина — Федора Ро-стиславича, там он родился, там вырос. И он, вооружив дружину, отправился в Смоленск, послав с дороги племяннику грамоту: «Ступай из моего города».

Но, подойдя под стены Смоленска, получил дерзостный ответ от племянника-сопляка: «Милый дядя Федор Ростиславич, ты заблудился, твой город у тебя за спиной и называется Ярославлем».

— Ах ты, щенок желторотый,— воскликнул в гневе князь Федор и повел дружину на приступ.

Однако «щенок» ответил такой густой стрельбой из луков и копий, что вынудил ярославскую дружину откатиться назад, потеряв несколько человек убитыми и волоча за собой того более раненых. Досталось и самому князю: стрела пробила ему правое ухо, поднырнув под бармицу. Чуть бы левее — угодила бы в глаз.

Прижимая левой рукой к правому уху кусок ветоши, правой рукой Федор Ростиславич строчил «щенку» еще более грозное послание: «Александр, поди вон, а то будет хуже». Однако тот и ухом не повел.

– Ну и молодежь пошла,— ворчал князь Федор.— Никакого уважения к старшим.

Он еще несколько раз слал дружину на приступ, но всякий раз она возвращалась несолоно хлебавши. Потеряв под Смоленском едва ли не треть дружины, Федор Ростиславич стал приискивать повод к отступлению. Даже подумывал объявить причиной свое пробитое ухо, хотя понимал, что это прозвучит несолидно и унизительно для его княжеской чести.

Но тут начались дожди, видимо, Всевышний решил помочь оконфузившемуся князю, явив ему уважительную причину к отступлению. Из-за раны ли или из-за конфузии, но воротился Федор Ростиславич в Ярославль совсем больным, лег в своей опочивальне, никому не велев и на глаза являться. Но на третий день велел слуге, кормившему его, звать к себе епископа, а когда тот пришел, молвил ему обреченно:

— Все, отец святой, укатали сивку крутые горки. Соборуй.

Как повелось на Руси, был пострижен перед смертью князь во святой ангельский иноческий образ под именем Феофана и отошел в мир иной. Отпет и положен был в церкви Святого Спаса.