Вашу брошюру я передала Чарлзу Керру. Они решили отпечатать часть её (общую и манифест) в «International Socialist Review». На мой вопрос, представится ли возможность издать её отдельно, они до сих пор не ответили.

Задержка в издании вашей брошюры объясняется тем, что, по мнению американцев, в широкой публике она не разойдётся; спрос на литературу в Америке вообще невелик, но ещё труднее расходятся брошюрки со сколько-нибудь теоретическим содержанием. Идёт исключительно популярная, агитационная литература. Конечно, на собственных митингах и собраниях распродать такие брошюры, как ваша, нетрудно, это является дополнением к только что сказанному. Но вне митингов — надежды на продажу мало, и в этом, очевидно, вся загвоздка.

Теперь я остаюсь в Норвегии. Адрес старый.

Будете писать мне, дорогая Надежда Константиновна, не забудьте сообщить, как-то теперь ваше здоровье.

В общем, своим пребыванием в Америке я довольна; как будто маленькая польза есть в смысле прояснения умов от шовинистического тумана. Разумеется, чувствуется некоторая усталость, ведь за четыре с половиной месяца я прочла 123 реферата на четырёх языках. Часто приходилось говорить на трёх языках в один и тот же вечер. Да ещё дискуссия. Да ещё ежедневные переезды... А всё-таки Америка — страна с большим будущим. Побываешь там — будто шире становится горизонт. Органически начинаешь чувствовать, что Европа — это только крошечный уголок мира. А за громадной Америкой смотрит просыпающаяся, волнующаяся, быстрым темпом развивающаяся Азия. После Америки легче видишь исторические судьбы человечества, глядишь в даль веков, в будущее. Ну, всего, всего хорошего! Очень рада, что опять я ближе к вам.

Самый тёплый и сердечный привет обоим от

АлександрыК.».

ИЗ ПИСЬМА Н. К. КРУПСКОЙ — А. М. КОЛЛОНТАЙ ИЗ ЦЮРИХА В ХРИСТИАНИЮ (лето 1916 года).

«Дорогая А. М.! У нас к вам просьба: нельзя ли через Вас посылать рукописи в Россию? Отсюда, что ни пошлёшь, всё пропадает, даже рукописи самого невинного свойства. Конечно, отправителем придётся ставить не Вас, а какое-нибудь другое действительное лицо. У Вас, верно, есть опыт по этой части...»

Познакомившись со скромным часовщиком Даниельсеном и его женой (он был норвежец, а она русская), Александра сумела расположить их к себе. Жена Даниельсена, Елена Георгиевна, дала свой адрес для получения материалов. Крупская воспользовалась им. Переправлялись корреспонденции и через норвежских моряков, плывущих в Мурманск. Александра установила связь с руководителем профсоюза транспортных рабочих, старым деятелем социалистического движения Андерсеном. Иногда приходилось часами просиживать в накуренном портовом кафе в Христиании в ожидании Андерсена и его «агентов». В Народном доме, в редакции «Социал-демократен» Александра и её друзья искали и находили сочувствующих для работы «по транспорту».

Бывало и так, что норвежские товарищи, хорошо знакомые с необжитыми местами Севера, проходили на лыжах через строго охраняемую во время войны границу и перевозили запрятанные партийные документы в финские посёлки, где их ожидал кто-нибудь из финских или русских товарищей. Последние, в свою очередь, передавали материалы о «русских делах» для Александры, которые она пересылала Ленину.

Так, в хлопотах прошло лето.

В начале августа от Миши пришло письмо, в котором он сообщал, что ему всё же удалось устроиться приёмщиком американских автомобилей, предназначенных для отправки в Россию. В начале сентября он поедет в Америку и будет жить в городе Патерсоне, в штате Нью-Джерси.

Письмо всколыхнуло душу. Неужели это возможно? Несколько месяцев жить подле родного Мимочки? Господи, да это же счастье! Но как бросить работу по транспорту, кто это будет делать, кроме неё?

И всё же она решила ехать, руководимая желанием окружить сына материнской заботой. Как не использовать этот редкий случай? У юноши любовная травма, сейчас он, как никогда, нуждается в её материнской любви. Для неё это была возможность не только дать сыну всё, на что она была способна как мать, но и почувствовать его тепло. Ей так недоставало Миши. Как часто она ловила себя на том, что вспоминает первый детский лепет и первые неуверенные шаги мальчика, его круглые щёчки, высокий лобик, большущие тёмные глаза. Она видела сына на коленях у дедушки — ведь они так любили друг друга. Теперь Миша уже взрослый, выпускник Петроградского технологического института, её друг, её товарищ.

Временами было так одиноко, что хотелось, чтобы близкий, родной человек был рядом. После приезда с Саней так и не удалось увидеться. В Петроград из Стокгольма ему почему-то легче попасть, чем в Христианию. Он тоже собирается по партийным делам в Америку. Может быть, там удастся встретиться?

До отъезда написала Ленину и Крупской письмо:

«Дорогие Надежда Константиновна и Владимир Ильич! Обе ваши открытки получила. Но раньше, чем ответить вам о делах, не могу не сказать, что весть о том, что здоровье Надежды Константиновны потребовало поездки снова в горы, меня встревожила и огорчила. От всей, всей души желаю, чтобы переезд этот сказался как можно скорее и чтобы горный воздух оказал своё живительное действие. Как-то невольно часто думаю о Вас, дорогая Надежда Константиновна, и не только в связи с «делами». Как досадно и обидно, что нас разделяют такие расстояния, что нельзя именно теперь повидаться, потолковать... Как я уже писала Вам, уехать мне всё же придётся. Все бумаги тогда до приезда Александра будет хранить Виднее. Если кто из товарищей приедет заместителем Александра, то пароль: Gruss von Wera...»

В Америку Александра приехала раньше Миши и с волнением ждала его приезда. А вдруг за два года разлуки они с сыном разошлись во мнениях? Не поймут друг друга? Вдруг он не окажется единомышленником? Неужели и это придётся пережить? Что, если Миша окажется с теми, кто считает нужным воевать до победного конца?

Тревога была напрасной. Оказалось, что Миша твёрдо не приемлет войны. Какое это было счастье! Мать с сыном оказались вполне созвучны в основном. Конечно, как бороться с войной — это ему было ещё неясно. Позиция ленинцев не так просто воспринимается. Но что Мишуля не «патриот» русского царского престола, что он понимает, что эта война империалистическая, — это главное, основное. Миша рассказал матери, что в армии царят карьеризм, соперничество, подкупы и предательство, не хватает амуниции. Железные дороги не успевают доставлять снаряды и продовольствие на фронт, а главное, солдаты не хотят воевать. «Это знаменательно, — отмечала в своём дневнике Александра, — это я напишу Ленину».