Шрифт:
— Правда это, страшная, унизительная для нас правда! Я поверила. Виллим Монс — государынин амант, любовник [10] !..
Анна порывисто приложила к лицу ладони. Но то уже не был жест девической, почти детской стыдливости. Теперь движение рук, дланей, было величаво, и столь же величаво отняла ладони от лица.
— Этому нельзя верить, Елизавета. — Голос понизился. — Государь, наш отец, и... это ничтожество, поднятый из грязи... этот Монс!.. — Анна выразила голосом такую брезгливость, будто одно лишь произнесение ненавистного имени уже могло опасно грязнить...
10
Виллим Монс — государынин амант... — Возможно, в память об Анне Монс, с которой обошёлся он не вполне справедливо, Пётр I был милостив к её сестре, Матрёне Балк, и младшему брату Виллиму. История следствия о казнокрадстве Монса и Матрёны Балк описывалась много раз. Никаких достоверных сведений о том, что Монс действительно был возлюбленным Екатерины Алексеевны, не существует.
— Говорят, будто и мы — не дочери своего отца, будто и наша мать поднята из самой низости, из-под телеги, где лежала, пленная, с простым солдатом! Знай всё!
На этот раз Анна не вскрикнула, не прикрыла лицо руками. Глядела серьёзно.
— Этого не будет, Лизета, — заговорила размеренно. — Этому не бывать более. Клянусь тебе, государь возвратится из похода и всё будет кончено. Будет покончено со всем этим. И сейчас я желаю знать лишь одно: могу ли я полагаться на тебя? Этот наш разговор и моя клятва тебе — это не должно быть ведомо никому! Отвечай прямо: ты чувствуешь себя дочерью императора великой державы? Отвечай прямо, слышишь, мне, своей старшей сестре, отвечай!
— Да! — Елизавет ответила с непривычной для себя серьёзностью.
— Тогда не мысли о нечистоте. Мы обе — дочери императора, и любое сомнение в этом будет грозить гибелью дерзнувшему... И молчи, молчи...
Елизавет поднялась и держала её руки в своих, подойдя совсем близко...
Мадам д’Онуа кинулась пёстрой всполошённой птицей к своей питомице, хватала кисти рук — холодные — судорожно жала к этим сморщенным своим губам сухим...
— Принцесса!.. Ваше высочество... Вы истинная... истинная...
Анна почувствовала капельки старческой слюнки на тыльной стороне левой своей ладони. Брезгливо отняла руки...
— Кто ещё, кроме вас, подслушал мой разговор с сестрой, мадам? — спросила сухо и повелительно.
— Никто... совершенно никто!..
— То есть никто, кроме вас? — уточнила с лёгкой иронией.
— Я... право же...
— Вы можете не оправдываться. Ваше положение близкой к принцессе особы обязывает вас так или иначе заботиться о себе. И... почему вы стоите как истукан? Пройдёмте в спальню... Или нет, ступайте в туалетную комнату, пусть нальют свежей воды для умывания, мне надо вымыть руки...
Анна легко и с облегчением вздохнула, далее невозможно было терпеть эти капельки слюны... Остановила кинувшуюся рысью...
— И если сделается известно, паче чаяния... Я знаю: этот разговор подслушивали вы одна. И если, паче чаяния, сделается известно, то как бы ни обернулись в дальнейшем обстоятельства, не полагайте себя в безопасности!..
Уже сидя в ночном платье у нахтиша — туалетного стольца, склонив голову и глядя на себя пытливо в зеркало створчатое, Анна обернулась, будто бы только сейчас вспомнив, к девкам, своим фрейлинам:
— Ступайте, вы более не нужны. И пошлите мне мадам д’Онуа.
И всё было исполнено быстро и тихо. Они ушли, и мадам д’Онуа тотчас явилась...
Остановилась в дверях.
— Подите сюда, — приказала Анна отрывисто. — Близко подите... ко мне... близко... Да ну же! — с нетерпеливостью...
Француженка ещё не подошла совсем близко, а девочка уже потянулась в нетерпении ей навстречу и — едва ли не с размаху — припала головой, лицом к старческой груди сухой...
Сердце колотилось, Анна молчала. И была благодарна старой учительнице за ответное молчание.
«Что со мной? — думалось Анне. — Я прежде не ведала, я вовсе и не знала, что я такова. Но когда же я почуяла в себе эту силу и властность? И неужели это всё — от любви? От любви — к нему...»
И впервые испытала это чувство усталости от самой себя, столь ведомое властным и сильным...
Цесаревнам велено было сбираться в дорогу — из Москвы в Петербург. Она уже знала, что герцогу надлежит оставаться в Москве — ждать государя из похода.
Длинная вереница карет и возков двинулась. По государеву приказу Меншиков сопровождал государыню и великих княжон в Петербург. С ними ехали многие знатные дамы.
Анна сидела в карете с Лизетой, мадам д’Онуа и Маврой Шепелевой.
Сегодня утром Маврушка была при туалете цесаревны, всё вертелась и выспрашивала, какое той угодно платье, не будет ли нынче хорошо белое объяринное — из плотного шёлка, сребристо-узорное — струйками узор завивается, материя-то ещё от бабки, от Натальи Кирилловны, старинная персидская, государем Алексей Михалычем дарёная; с флёровой прозрачной оторочкой — фальбалой...