Ступени скрипели под ногами расстроенным роялем, обращающим полонезы, прелюдии и фуги в кошачий концерт, в диссонанс. Лишь при большом желании и воображении в этой какофонии можно было различить некую мелодию, ступени пели, выводили рулады, взбесившейся скрипкой в руках виртуоза - пропойцы. Северианов медленно спустился вниз, присел за крайний у стены столик, прикрыл глаза. Неожиданный запах свежих березовых листьев, хмельного хлебного кваса и вынутого из печи румяного каравая навевал дрему и негу. Граммофон разливался королевой русского романса, певицей радостей жизни Анастасией Вяльцевой:

Ты не спрашивай, не выпытывай,

От меня не узнаешь ни слова.

Не прочесть тебе, что в душе моей, -

Ты ли мне иль другой милей...

Словно сошедший с картины Кустодиева юркий половой с лакейским подобострастием, должным изображать уважительный интерес, тряхнув смоляным чубом, склонился перед Севериановым почтительным вопросительным знаком.

– Чего изволите-с?
–

– Скажи, любезный, - Северианов открыл глаза и внимательно посмотрел на полового. На него и, одновременно, сквозь него.
– Как мне увидеть хозяина этого заведения, господина Лазарева.

– Сию минуточку-с, я узнаю у Прокофия Ивановича... Как о Вас доложить?

– Штабс-капитан Северианов, по делу. И поживей, любезнейший!

Хозяин трактира вовсе не был растерян или напуган, смотрел на Северианова даже с некоторым диковинным любопытством. Держался хоть и скромно, но с достоинством, одет был безукоризненно и со вкусом, Северианов отметил и булавку с головкой из круглой жемчужинки, и золотые часы Павел Буре.

– Может быть, чайку-с, или покрепче чего? Из-за временных трудностей выбор не сильно богат, но достоин, не самогонка какая, есть , например, бесподобная водочка, а уж наливка...
– Прокофий Иванович улыбнулся мечтательно, даже глаза затуманились, и непроизвольно сглотнул.

Когда-то, во времена достопамятные, трактир "Тобольск" был наилучшим в городе, сюда наезжали не только Новоелизаветинские гурманы, но и эпикурейцы, сибариты и чревоугодники из других городов и весей, прослышавшие про знаменитые лазаревские блинные пироги с парной говядиной, белыми грибами, стерлядью, которую, в свою очередь, не варили, а лишь обдавали крутым кипятком. Пироги подавались на золотой тарелке, а к ней бесплатно соусник горячей ухи и рюмку ледяной "смирновки". Также знаменит был трактир диковинными наливками из самых разных плодов и ягод, приготовленными по секретным, только Порфирию Ивановичу Лазареву известным рецептам, где градус всего лишь средство для выявления вкуса, смачности. А уж не попробовать здесь знаменитой жареной в коньяке индейки с брусникой, клюквой, морошкой, сливой, мочеными яблоками и нежинскими огурчиками расценивалось как моветон и дикарство. Трактир "Тобольск" был излюбленным местом встречи писателей, поэтов и сотрудников "Новоелизаветинских ведомостей", здесь выступали лучшие цыганские ансамбли, а в 1912 году, в честь столетия победы над Наполеоном, своим визитом даже удостоила сама Вера Зулькевич, королева русского романса, волшебное меццо-сопрано, доводившее до слез особ императорского Двора, исполнившая для избранных посетителей трактира своим волшебным голосом песню про Стеньку Разина и персидскую княжну: "Из-за острова на стрежень..."

Все изменилось с приходом Советской власти. Прокофий Иванович Лазарев слыл монархистом ярым и люто ненавидящим диктатуру пролетариата. Однако, в отличие от своих собратьев, также люто ненавидящих, но делавших это втихомолку, безгласно, тайно, смиренно и без единого недовольного звука, Прокофий Иванович вступил с большевиками в беспощадную конфронтацию, устроил в "Тобольске" конспиративную квартиру для тайных встреч господ офицеров - заговорщиков, активно участвовал в подготовке к свержению Советской власти, в общем, геройствовал. К сожалению, когда, пироги начинает печь сапожник, сапоги тачать пирожник, щука ловить мышей, чернорабочие и кухарки управлять государством, а трактирщики вести подпольно - диверсионную работу - получается то, что и должно получиться в полном соответствии с сочинением Ивана Андреевича Крылова:

Он лучше дело всё погубит,

И рад скорей

Посмешищем стать света,

Чем у честных и знающих людей

Спросить иль выслушать разумного совета.

Как и предсказывал великий баснописец, очень скоро Прокофий Иванович Лазарев, взявшийся не за свое дело, попал в поле зрения ЧК: в "Организацию борьбы с большевиками", действовавшей под прикрытием "благотворительной организации" для оказания помощи раненным на войне офицерам и их семьям внедрились чекисты. 23 марта офицеры организации, пришедшие на инструктивное собрание в трактир Лазарева вместе с самим Прокофием Ивановичем должны были быть арестованы. Этого ужасного события Лазарев избежал чудом, коему сам немало удивлялся впоследствии: непосредственно перед операцией погибли председатель новоелизаветинской ЧК Яков Ионович Ордынский и его заместитель Григорий Фридрихович Оленецкий, и операция оказалась под угрозой срыва. Заместитель Ордынского Житин к контрразведывательной работе особых способностей не проявлял, задержание провел ни шатко, ни валко, совсем не так, как планировалось. В завязавшейся перестрелке, большинству заговорщиков удалось скрыться, после чего Порфирий Иванович состоял на нелегальном положении до самого освобождения города частями генерала Васильева. В трактире ушлые и сноровистые чекисты оставили засаду, в которую угодили многие члены подпольного комитета.

К великому сожалению Прокофия Ивановича, с концом Советской власти в Новоелизаветинске и воцарением прежнего режима, никто не собирался оказывать ему какое-либо вспомоществование в восстановлении утраченного в боях с большевиками имущества. Вопреки ожиданиям, богатство и достаток не хлынули на Порфирия Ивановича щедрым проливным дождем, прежние товарищи на словах выражали свое восхищение его доблестью и отвагой, тихо злорадствуя за спиной. Оказавшись контрреволюционным героем, Прокофий Иванович оказался также гол, как сокол, в долгах, как в шелках и беден как церковная мышь, в отличие от злейшего врага и конкурента Петра Сидоровича Чеводаева, с большевиками не конфликтовавшего, напротив, всячески им угождавшего, прислуживавшего и даже лакействовавшего. В результате Петр Сидорович не только не потерял свое дело и капитал, но и во многом преумножил и то и другое. А герою подпольного антибольшевистского монархического комитета пришлось начинать все наново, вдругорядь.

– Может, отобедаете у нас? Я сейчас распоряжусь!

– Не стоит, право. Благодарю, конечно, покорно, но время...

– Э-э-э, молодой человек, что такое время? Торопись медленно, гласит поговорка. Десять минуток сэкономите, а желудок испортите-с!
– Лазарев назидательно поднял вверх указательный палец.- Все успевает тот, кто никуда не торопится, а тщательно рассчитывает время. Делу - время, а приему пищи - час, уж будьте любезны!

Северианов вздохнул.

– Спасибо за предложение, но не стоит, право.