— Закон суров, но это закон. Еще было, ну-ка… Ех fructu arbor agnoscitur[10] и Veritas vos liberabit[11].

— А что это означает, преподобный отец?

— Истина сделает вас свободными, — ответил священник и бросил карту на стол.

— Иоанн, — не задумываясь, сказал я.

Отец Бернард поднял брови и с интересом посмотрел на меня:

— Отец Уилфрид многому тебя научил, а?

Я кивнул и собирался показать Хэнни, какой картой ходить, как вдруг понял, что он выиграл.

— Открываем, — сказал я и перевернул карты перед отцом Бернардом.

Хэнни схватил их и прижал к груди.

— Все в порядке, Хэнни, — сказал я. — Ты выиграл. Ты победитель.

— Точно, он победитель, — засмеялся отец Бернард.

Он взглянул на Хэнни и бросил свои карты на стол.

А потом он откинулся на спинку стула и наблюдал за мной, пока я складывал карты в колоду, чтобы снова их раздать.

— Я хочу на самом деле кое о чем тебя попросить, Тонто, — вдруг сказал отец Бернард.

— Да, преподобный отец?

— От имени мистера Белдербосса.

— Да, преподобный отец?

— Когда отец Уилфрид скончался, — вздохнул священник, — оказалось, что не хватает одной вещи. Тетради. Ты, часом, не знаешь, где она может быть?

— Тетрадь?

— Да, дневник или блокнот, ну, знаешь, что-то в этом роде. Она очень важна. Для семьи. Мистер Белдербосс очень хотел бы получить ее обратно.

— Я не знаю, преподобный отец.

— В ризнице ее не может быть? Или в жилых помещениях?

— Нет, преподобный отец.

— Как ты думаешь, кто-то из ребят может знать?

— Я не знаю, преподобный отец.

— Имеет мне смысл спросить их?

— Не могу сказать, преподобный отец. Может быть.

Отец Бернард взглянул на меня, и я начал сдавать карты.

— Понимаешь, Тонто, исповедь предполагает обязательство хранить тайну. Я не смогу рассказать ни одной душе то, что ты скажешь мне, — сказал он. Затем, помолчав минуту, продолжил: — Даже если мне пистолет к виску приставят.

Я быстро взглянул на священника, предполагая, что он каким-то образом смог увидеть винтовку, но отец Бернард собрал карты вместе и принялся перебирать их.

— Но я же не на исповеди, преподобный отец, — улыбнулся я.

Он засмеялся. С лестницы послышался голос Матери — она звала священника.

— Подумай об этом, Тонто, — попросил он и поднялся, чтобы открыть дверь. — Если что-нибудь придет тебе в голову, дай мне знать.

Мать вошла.

— А, вы здесь, — сказала она. — Надеюсь, эти двое не слишком вас задерживают, преподобный отец.

— Совсем нет, миссис Смит, — отвечал он. — Я просто хотел посмотреть, лучше ли они играют в карты, чем раньше.

— А… — отозвалась Мать, смущенная оттого, что отец Бернард изобрел какой-то изощренный тест с целью определить, не играем ли мы тайно в азартные игры. — И как, лучше?

— Совсем нет, — ответил священник, подмигивая мне. — По-прежнему страшно мухлюют.

— А… — протянула Мать, — ну, если можно, я хотела бы отвлечь вас на минутку, преподобный отец. Есть несколько моментов, которые я хотела бы с вами обсудить.

— Я в вашем распоряжении, миссис Смит, — ответил отец Бернард.

Он встал и направился к выходу мимо Матери, которая придержала для него дверь.

Когда он спустился по лестнице вниз, Мать набросилась на меня:

— Почему Эндрю еще не спит? Ты же знаешь, что он плохо себя чувствует, когда устает.

— Знаю.

— Так, если ты знаешь, прекрати паясничать и уложи его спать.

— Хорошо.

Мать оглядела нас обоих и вышла. Я немного подождал и выскользнул за дверь к лестнице.

— Не знаю, осознали ли вы это, преподобный отец, — начала Мать, когда они спустились вниз, — но отец Уилфрид был всегда открыт для исповеди, когда мы приезжали сюда.

Они остановились в коридоре рядом с комнатой отца Бернарда. Мать скрестила руки на груди — поза, которую она стала принимать с тех пор, как отец Бернард появился в Сент-Джуд.

— Понимаю, — согласился он и кивком головы указал на дверь чулана под лестницей. — Не здесь, наверно?

Мать одарила священника снисходительной улыбкой: