– А ты замужняя аль девушка? – спросил монах Воронцову.

– Вдова я, отче.

– Давно овдовела?

– Года два тому назад.

– Долго замужем была?

– С полгодика только.

– От чего муж-то умер?

– От старости, отче. Ведь был он в больших летах, так что нас и венчать-то не хотели…

– Что ж, ты на его капиталы польстилась, что ли?

– Нет, отче, я не жадная. А осталась я одна, сиротой, без брата и друга. Преследовали меня злые люди. Вот мне покойник и предложил за него замуж выйти. Он был отставным полковником, имел капитал; ни детей, ни родных у него не было, меня он давно знал. «Не мужем, – сказал, – а отцом тебе буду». И подлинно, был он мне нежным и заботливым отцом; я его память до гроба чтить буду!

Монах не спрашивал больше, и все трое молча дошли до Алёнина дома.

– Ну так как же? – сказал монах, тщательно затворив за собой дверь. – Помнишь ли ты, женщина, свою клятву?

– Как не помнить, отче? Да чтоб мне…

– Не клянись, верю.

Монах выпрямился, бодрой, юной походкой подошёл к Воронцовой и, дрожа от волнения, сказал, простирая к ней руки:

– Оленька! Наконец-то я нашёл тебя, желанная! Ведь это я, твой Столбин! Переодевшись монахом, чтобы от злых врагов укрыться, я всюду тебя, мою голубку, разыскивал! Счастье ты моё!

Оленька вскрикнула и, рыдая, упала в объятия монаха.

– Вот так чудеса! – воскликнула Алёна, в полном изумлении хлопая себя по жирным бёдрам. – Так ты, значит, и не монах вовсе? – Она покатилась со смеха, приговаривая: – Ну уж не подумала бы! Чудеса, право чудеса!

– Как я рад, что нашёл тебя наконец! – сказал Столбин, прижимая к своей груди рыдавшую от неожиданного счастья Оленьку – Ведь я всё Ольгу Пашенную искал. Думал ли я, что ты для безопасности замуж вышла? Но теперь я тебя укрою у царевны Елизаветы, ведь я к ней как раз шёл, а она, матушка наша, давно обещала мне тебя приютить!

– Стой! – крикнула внезапно побледневшая Алёна. – Не говори так громко, не кричи о таких опасных тайнах! Я-то свою клятву сдержу и вас не выдам, но мой муж любит ненароком приходить, когда его не ждёшь, и если он вас услышит, то плохо вам обоим будет!

– Кто же твой муж? – спросил Пётр Андреевич.

– Ванька Каин! – ответила Алёна.

Столбин побледнел в свой черёд, вздрогнул и выпустил из объятий Оленьку.

– В самое логово попал! – с отчаянием воскликнул он.

– Не бойся, – успокоительно сказала Алёна, – моё слово твёрдо. Я Михайловну страсть как люблю, а Ваньку ненавижу. Выдавать я вас не буду, но здесь вам оставаться не следует. Уходите-ка оба, пока муж не вернулся, а то у него чутьё лучше, чем у охотничьей собаки; он живо пронюхает, тогда беда. Только вот что скажу я вам напоследок: я не знала, что ты, Оленька, в девичестве Пашенной звалась, а то я упредила бы тебя. Мне муж говорил, чтобы я наведывалась у всех, не знает ли кто-нибудь Пашенной, а потому, что одна высокая особа давно эту девицу разыскивает и за розыск обещана большая награда. И твою, батюшка, фамилию я как будто слышала, когда к нам однажды Кривой приходил, – обратилась она к «монаху».

– Это – такой маленький сухонький старичок с хитрыми глазами? – спросил Столбин.

– Вот, вот…

– Да ведь этот самый Кривой уже давно Оленьку преследовал! Господи Боже, пойдём скорее, Оленька!.. Ну, вытри слёзки, оправься; дорогой мы обо всём переговорим! Спасибо тебе, добрая женщина, что ты нам сказала про розыск: это нам – большая подмога!

– Ах, Петя, Петя! – задыхаясь от счастья, прошептала Оленька. – Слов у меня нет таких, чтобы сказать тебе, как я рада и как измучилась по тебе! Дорогой мой, наконец-то Бог услышал мои молитвы!

– Да идите вы! – торопила Алёна. – Успеете наговориться, когда в безопасности будете! Батюшки! – вскрикнула она, посмотрев в окно и хватаясь за голову – Муж идёт!

Оленька испуганно вскочила, но Столбин шепнул ей:

– Сядь, сядь скорее! А когда я уйду, и ты за мной вскоре иди!

Затем он отскочил к выходной двери, втянул голову в плечи, отчего стал казаться ниже ростом, поправил во рту какую-то пластинку и, дождавшись, когда близ двери послышались тяжёлые шаги Ваньки, зашамкал:

– Спаси вас Бог, благодетельницы! Я пойду теперь…

– Это что за чучело? – загремел Ванька и обратился к жене: – Кто тебе позволил в дом разных дармоедов пускать?

– Что ты, что ты, Ванюша? – залебезила Алёна. – Ведь это – святой инок из Киева…

– Знаем мы этих отцов-иноков! У народа последние копейки отбирают, чтобы пузо набивать, жиреть да пьянствовать… Уходи ты с глаз долой, пока я тебя не пришил! – крикнул Ванька Столбину.

– Иду, иду, милостивец! – прошамкал монах, медленной, старческой походкой направляясь к выходу.

– И мне тоже пора! – сказала Оленька, вставая.

– Куда же ты, красавица? – пытался остановить её Ванька. – Мы вам завсегда рады; вы для нас – самая дорогая гостья!

– Нет уж, вы меня не держите, – ответила Оленька, кланяясь и направляясь к двери. – У меня спешное дело… Мир дому сему и его хозяевам!

Ванька с нехорошей улыбкой подошёл к окну, говоря жене:

– Что за пава эта Михайловна! Не в тебя, кислое тесто, уродилась! Вот бы такую мне жену!.. Да что говорить! «Хороша Маша, да не наша!..» Эх, хоть из окна на неё полюбуюсь!