Шрифт:
Внешне реакция во время волнения выражалась главным образом в том, что сильно бледнел. Краснел очень редко. Потение отмечалось преимущественно при усиленной речевой деятельности, например во время лекций. Отмечалось, кроме того, что во время сильного раздражения глаза светлели «до белых глаз», в результате чего получали «очень устрашающее выражение». Это было верным признаком, что вскоре «взорвется».
С бурностью и непосредственностью реакций вполне гармонирует также и большая нетерпеливость, которая была ему свойственна.
Очень хорошим показателем непосредственности его реакций могут служить его письма. Так, жена передает, что «писал письма большей частью очень непосредственно, под впечатлением минуты, когда не приходилось вкладывать в письма определенный тайный смысл или не было стремления при помощи их убедить в чем-либо или доказать что-либо».
Характерно то, что был целый ряд неотправленных писем. В таких случаях писал письма, чтобы излить на бумаге свои переживания. Например, когда был возмущен опубликованием дневников Блока без соответствующей, необходимой, по его мнению, обработки, то сел писать длиннейшее, на несколько страниц письмо Л.Д. Блок и издателю Медведеву, [480] причем это письмо так и не было отправлено.
480
Имеется в виду «Дневник Ал. Блока» (Л., 1928. В 2 т. Под ред. П.Н. Медведева), в котором были опущены записи периода «Стихов о Прекрасной Даме» и то, что касалось отношений с Л.Д. Блок. Принципы такого издания оговорены во вступительной статье к 1– му тому. О реакции Белого свидетельствуют дневниковые записи П.Н. Зайцева:
"10 марта 1928 г. <…> Бор. Ник. очень раздражен «Дневником» Блока, выпущенным Любовью Дмитриевной Блок и М.А. Бекетовой. Находит «Дневник» ужасным, а опубликование его за эти именно годы, без связи с остальными годами (вне контекста!), бестактным. Хотел даже написать нечто вроде декларации, меморандума и в рукописи переслать несколько экземпляров в ГАХН – П.С. Когану, в «Новый мир» – В.П. Полонскому, в «Красную новь» и в другие журналы…
– Когда умер А. Блок, я написал о нем в «Эпопее», отметая все личное, себя затемняя, отводя в тень… А уж если такие дневники появляются, то позвольте и мне восстановить истину! Белый, щадя Блока, щадя Любовь Дмитриевну, приукрыл все темное, оставил только светлое, в ущерб себе, вывел Блока максималистом, себя поставив в положение минималиста. <… > Так пусть же знают всю правду, освещение со всех сторон!
Бор. Ник. в субботу, 10– го марта, был у меня, страшно нервничал в связи с этим дневником, кричал на всю квартиру… "
Считаем необходимостью подчеркнуть одну общую особенность характера его реагирования на воздействия извне, заключавшуюся в том, что мог давать внешне очень бурные и несдержанные реакции на сравнительно малосущественные поводы, тогда как в отношении серьезных и значительных обстоятельств мог проявлять большую выдержку во внешних действиях. Приведем высказывания, подтверждающие это:
В общем, очень бурно и несдержанно реагировал на мелочи, тогда как на крупные события проявлял очень большую выдержку, держал себя в руках. В таких случаях худел, терял аппетит, но внешне казался спокойным и даже веселым.
Большую боль переносил очень терпеливо, пересиливал себя. Но в отношении незначительной боли был нетерпелив.
Бурность реагирования не ограничивалась внешними проявлениями. Был способен к интенсивным, глубоко затрагивающим все его существо переживаниям. Подтверждением этому может служить одно его увлечение молодости, достигавшее степени «пламенной страсти». [481] Имеются указания на то, что в связи с неразделенностью чувства думал о самоубийстве и даже делал попытки к этому. Так, по имеющимся данным, в виде ответа на неудачную любовь будто решил уморить себя голодом. Несколько дней не ел, но затем под влиянием уговоров друзей от этого отказался. Другой раз после одного тяжелого объяснения решил броситься в Неву, но, увидав неэстетическое зрелище плывших по ней барж, отказался от этого намерения. Тем не менее нужно признать, что попытки к самоубийству не имели серьезного характера и представляются ему несвойственными.
481
Имеется в виду страсть к Л.Д. Блок.
В качестве примера реагирования на тяжелые переживания приведем следующее высказывание жены:
В 1931 г. при получении очень неприятного и тяжелого известия был вначале как бы ошеломлен. [482] Затем два дня находился в убитом состоянии, ничего не мог делать. На третий день пересилил себя и заставил работать.
На большую радость реагировал также очень сильно. Весь светлел, «становился насквозь открытым». Внешней экспансивности мог и не проявлять. В этом сказывалась свойственная ему вообще известная сдержанность реагирования на сильные переживания.
482
В мае 1931 г. была арестована Клавдия Николаевна Васильева (Бугаевой она стала после регистрации брака с Белым в июле 1931 г.), и Белому пришлось давать объяснительные показания на Лубянке, активно хлопотать о ее освобождении. Потом был арестован его друг и литературный секретарь П.Н. Зайцев, а также многие другие люди из его близкого окружения. В результате обысков на квартире у К.Н. Васильевой и П.Н. Зайцева были изъяты материалы личного архива писателя, творческие рукописи, финансовые документы и т. д. В общем, «тяжелых» известий в 1931 г. было немало.
Особой пугливости, вздрагиваний при неожиданном шуме не отмечалось.
Приведем несколько примеров поведения в моменты опасности. В Пассанауре в 1927 г. начал гладить привязанного на веревке у дверей гостиницы горного медведя, приняв его за медвежонка. [483] Медведь схватил его лапами за правую ногу и начал тащить к себе. Б.Н. не растерялся, попросил у кого-то из находившихся поблизости палку и ударил ею медведя по носу, чем ошеломил его. После этого случая сделалось сильное сердцебиение, с четверть часа лежал бледный как полотно, затем взял себя в руки (был в этот день приглашен на званый обед к грузинским поэтам).
483
Этот эпизод рассказан в книге Андрея Белого «Ветер с Кавказа» (с. 210–212), упоминается он также и в «Воспоминаниях о Белом» К.Н. Бугаевой (с. 59–61).
В Кучино в 1927 г., когда сидел и работал, в углу недалеко от стола, за которым сидел, загорелась корзина с бумагами, вероятно, от непотушенной спички. Настолько был увлечен работой, что не заметил этого (!! – Г[ригорий] П[оляков]). Когда К.Н. обратила его внимание на то, что горит, совершенно не растерялся, в мгновение ока начал набрасывать на горящее одеяла, подушки и быстро затушил пламя.
О самообладании говорит и следующий случай.
Когда был гимназистом, упал с горящей лампой. Успел в момент падения сделать движение руками, предохранившее лампу от падения, и тем предотвратить ее от воспламенения. [484] После падения была нервная дрожь.
484
Подробнее см.: БУГАЕВА К.Н. Воспоминания о Белом. С. 50, 62.
Склонности к риску и азарту, а также к опасным положениям не было.
Выраженных черт тревожно-мнительной конституции не отмечалось. Тем не менее некоторые «малые признаки» все же, по-видимому, имели место, как об этом можно судить на основании следующих высказываний:
Когда заболевал даже незначительной болезнью, например простудой, нарывал палец и т. д., то сильно волновался, рисовал себе всяческие ужасы, мерил температуру, щупал пульс и т. д.
Был очень осторожен при обращении с лекарствами: если бывало малейшее сомнение в лекарстве, не употреблял его.