Я чуть не прыснул ей в лицо. Молча покачал головой.

— Значит, нет никого?

— Нет.

— Паспорт чистый?

Я кивнул со всей серьезностью, на которую был способен.

— Дай-ка мне его. Все равно в домоуправление идти. Ты ведь у нас прописан, не забыл еще?

— Зачем вам себя утруждать? Сам схожу.

— Не забудь в форму номер два вписать свою мать.

— Зачем?

— В твоем заявлении в жилищный отдел сказало, что она находится на твоем иждивении.

— Я этого не писал.

— Ты не писал, так я за тебя написала. Думаешь, легко было выбить квартиру? Полгорода ждет очереди.

— Считайте, что я плохой сын. Но пока сам еле свожу концы с концами. Матери ничем не помог.

— Право, это странно. Какие расходы у холостяка? На мне вот целый дом, да еще дни рождения, юбилеи знакомых начисто разоряют! — Она переменила тон, не захотела уклоняться в сторону: — Ты вовсе не должен привозить сюда свою мать. Она может радоваться твоему счастью издали. Надо только, чтобы она числилась в документах, вот и все.

— Но у нее есть свой дом в селении. Там живут младшие брат и сестры…

— Какое это имеет значение! Хочешь быть кристально чистым перед государством? — Она вдруг весело, беззаботно рассмеялась. — Я все рвусь сказать тебе самое главное, а ты никак не хочешь заметить этого!

— Скажите.

— Сначала доведем до конца одно. Знай, если меня разлучат с дочерью, я не выдержу. Обольюсь керосином и сожгу себя, видит аллах! — Из глаз ее брызнули обильные слезы, потекли по щекам. Она их не утирала.

— Успокойтесь, пожалуйста!

— Неужели смогу молча смотреть на горе собственного ребенка? Чтобы тем, кто этого пожелал, самим пережить такое. Проклятые завистники! Красота моей дочки у них как бревно в глазу! Злятся, что от женихов отбоя нет; чуть не всякий день стучатся в двери, просят, умоляют…

— Просят, так отдайте.

— Надо знать кому. Она у меня не детдомовка! Не спешу к чужим вытолкнуть.

Меня охватило любопытство: так ли на самом деле обстоит дело с Халимой, как расписывает ее мамаша? Вправду ли та собралась замуж?

— Институт окончила, встала на ноги, чего же ждать?

— Какой ты быстрый! Девушке надо осмотреться. Это нас выдавали совсем зелеными, ничего не успевали повидать в жизни.

— Вы хотите, чтобы у Халимы было по-иному?

— Разумеется. Пусть поживет свободно, повращается в обществе. Полюбит кого-нибудь, узнает его поближе. Ну уж тогда… Сейчас забота не об этом.

— А о чем?

— Какой бестолковый! Институт, министерство, комсомол — все наседают, теребят. Умолила доктора дать справку, что я смертельно больна и, кроме дочери, некому сидеть у моей постели. Но ведь это все ненадолго.

— Что же вы думаете делать?

— Последняя надежда на тебя, дорогой Замин!

— Но я-то что могу? Что от меня зависит?

— Все зависит, дорогой. Только согласись, вспомни наше добро к тебе. Ничего не придется делать, все беру на себя. Поставят штамп, а потом пойду в институт и суну под нос брачное свидетельство. Посмотрим, кто осмелится разрушить советскую семью? Да я тогда небо на их голову обрушу, весь мир переверну. Они еще узнают меня!

— Я все-таки не совсем вас понял.

— Брось вилять. Все останется в тайне. Трое посвященных: ты, я и Халима. Даже если шею мне обовьют живые змеи, никому не проговорюсь. Муж ничего не узнает. А уж дочка — она как запертый сейф. И в огне не сгорит. Чего тебе бояться? Ведь все это временно. Да и кому придет в голову, что Баладжа-ханум способна отдать свою дочь, свой ненаглядный цветочек простому шоферу, сельскому парню?

Она прикусила язык, поняла, что задела мое самолюбие. Добавила жалобно:

— Но ведь ты в самом деле шофер? На что же обижаться?

— Значит, если я правильно вас понял, вы распишете Халиму со мной, а со временем отдадите ее более подходящему жениху?

— Смотри на брачное свидетельство как на простую формальность. Например, как на квитанцию квартплаты. Сначала распишут, потом разведут. Невелики деньги!

— Брачное свидетельство не бумажка!

— А что оно, по-твоему? Бриллиант? Золотой самородок? Персидский ковер?

— Золото дешевле любви.

— Вздор! Брак — это обыкновенная сделка.

— Любовь тоже сделка?