– Смотри, – сказал я. – Вот к чему я бы обратился на «вы». Помнишь, как у Чехова: «Многоуважаемый шкаф!..»

Лика засмеялась.

– Да это не шкаф, – продолжал я, – это настоящее «дворянское гнездо»! В нем можно спать!

– Мы можем его купить? – спросила Лика.

– Мы просто обязаны это сделать! Идем.

Мы зашли в магазин, и выяснилось, что это единственная экспериментальная модель, выставленная в витрине для изучения покупательского спроса. Лика огорчилась не на шутку.

– А когда же вы изучите этот самый спрос?

– Месяца через два. Не раньше, – ответил продавец. – Вот тогда и начнем принимать заказы.

– Ой, как жалко! – воскликнула Лика, и глаза ее потемнели.

Всю дорогу я успокаивал ее.

– Но это же единственное, чего тебе так захотелось за все это время! – не унималась она. – Я хочу, чтобы твои желания всегда исполнялись!

– Да черт с ним, с этим дубовым снобом! Я хотел его – для тебя.

Я уже жалел, что потянул ее в магазин, – она воспринимала все слишком серьезно. Мне пришлось срочно придумывать что-то еще, и в следующем магазине я «положил глаз» на роскошный и достаточно пошлый комплект постельного белья. Потом мы купили настольную лампу и антикварный письменный прибор. Все это было жутко бестолково, но создавало иллюзию общего семейного дела.

– Тебе это правда нравится? – допытывалась Лика, с сомнением разглядывая дома наши приобретения.

– Не очень…

– Тогда отнесем все это людям.

– Каким?

– Любым, кому это действительно нужно!

– Отлично! Если учесть, что самое дешевое из всей этой ерунды стоит сотню зеленых! – не выдержал я. И дальше уже не мог сдержаться. – Тебе интересно так жить? Быть комнатным котенком, имея ум и талант? Я иногда чувствую себя полным идиотом, когда ты обслуживаешь меня, как в гостинице! Тебе это интересно? Нет, конечно, меня, как нормального мужика, это все устраивает – «хороший дом и хорошая жена под боком». Но я чувствую себя каким-то деспотом. Разве такой жизни ты хотела?! Тебе все это интересно?

Она сжалась. И я испугался.

– Послушай, – сбавил тон я. – Я не хотел тебя обидеть. Мне просто страшно, что ты напрасно тратишь свое время и… и жизнь.

– Любовь напрасной не бывает. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она действительно, кажется, этого не понимала. И я прекратил любые попытки воздействовать на ее самолюбие.

Но когда месяц спустя, в начале сентября, ей позвонили из института и предложили поехать на ежегодное биеннале, что устраивалось в живописном месте у подножия Карпат, я обрадовался: ее не забыли! Лика не очень стремилась в эту поездку, но все же глаза ее загорелись, когда в нашу кухню набилось полгруппы ее бывших сокурсников во главе с преподавателем и все хором уговаривали ее присоединиться, опасливо поглядывая в мою сторону. Напрасно! Я изображал полнейшее благодушие, разливал вино и всем своим видом показывал, что не собираюсь становиться поперек дороги. Но это и действительно было так.

– Я поеду, – сказала Лика, когда они разошлись. – Если вы все так этого хотите.

– Ну вот, ты опять делаешь это ради кого-то! А ведь ты талантливая художница, это твой мир и твое окружение. В конце концов, сможешь продать свои картины и… О! Я придумал! Ты продашь свои картины и подаришь мне шкаф!

Ей нужен был толчок, идея, ради которой она смогла бы оторваться от привычного домашнего мирка. И такая идея ей понравилась. Она даже захлопала в ладоши и тут же начала сгребать в этюдник кисти и краски, хотя до начала биеннале оставалась неделя. Выглядело все это приблизительно так: где-то у подножия гор разбивались палатки для художников, ставился брезентовый тент, под которым располагалась выставка. Две недели молодые дарования работали на пленэре, выставляя свои старые и новые работы на продажу. Сюда же автобусами привозили журналистов, телевизионщиков, критиков и даже иностранцев, желающих приобрести картины.

– Это будет дурдом, – поясняла мне Лика. – Пьянки до утра… Причем – беспробудно. Какое тут рисование? Так, фикция одна.

– Не преувеличивай. А если и так – хоть полюбуешься природой, подышишь другим воздухом. А я приеду тебя проведать. И мы будем бродить по горам!

Тут меня передернуло, и я замолчал…

Я люблю сентябрь. В этом году он был особенно теплым и каким-то вкусным – воздух почему-то был пропитан запахом кофе, а к вечеру к нему примешивался аромат травы и еще зеленых листьев, подернутых рыжеватой дымкой. Лика уезжала рано утром во вторник, позже всех из группы. Днем раньше я договорился с ребятами, что они возьмут ее этюдник и рюкзак, незаметно сунув им при этом долларов десять. Лика ехала налегке. Утром мы пили кофе в кухне, и я пытался впихнуть в нее хоть бутерброд, но она категорически отказывалась.

– Ну, что, собственно, происходит? – говорил я. – Пару недель отдохнешь от меня, от дома… Другая бы радовалась…

– Никогда не говори так – «другая». Я не знаю, что делали бы остальные, но мне без тебя плохо. Как будто теряешь какой-то важный орган – руку, например, или ногу. Ты бы смог ходить с одной ногой?!

– Купил бы костыли! – улыбнулся я.

– Ты шутишь, а я – серьезно…

Я вызвал такси (проводить Лику не мог – у меня была назначена важная встреча) и уже в прихожей бережно застегнул пуговицы на ее курточке.

– Этот ангел тебя сохранит, этот – защитит, этот – немного сердится, а этот – обожает… – приговаривала она, пока я справлялся с застежкой.

Я немного волновался, будто бы она была трехлетним ребенком, и все же с каждой застегнутой пуговицей во мне поднималось чувство благодарности за то, что она уезжает, что я смогу побыть один – ПОПРОБОВАТЬ побыть один, без нее. Возможно, это как раз то, что надо было нам обоим. Я не сказал этого вслух, чтобы не обидеть ее. Уже стоя на пороге, Лика обхватила мою шею руками и замерла на несколько секунд.