– Поехали!

Под макетом вспыхнуло красное, а затем зеленое пламя. Оно выстрелило вверх. Ракета окуталась белым дымом. В следующую секунду Игорь ее повалил, и это осталось не замеченным, потому что даже у меня создалось впечатление, будто макет с ревом стартовал в космос на огненном столбе.

В небо, в небо, в небо.

Пуфф! Пуфф! Пуфф! Петарды, взмывая на двадцати-тридцатиметровую высоту, взрывались разноцветными брызгами. Огромные одуванчики вспухали и гасли, искры золотили бледную синеву небосвода, опадая дождем. Пуфф!
– и новые цветы на несколько мгновений раскидывали отпечатывающиеся на внутренней стороне век ослепительно-яркие лепестки.

– Ура-а!

Я чувствовал радость людей, как свою собственную.

Мэр с охраной и депутаты принялись спускаться по лесенке с помоста. Куратор культурных мероприятий задержался, поглядывая на салют с непонятной кривой улыбкой.

– С Днем Космонавтики!
– крикнул я в микрофон.

– Ур-ра-а!
– поддержал меня народ.

Куратор, тридцатилетний лощеный тип с бесцветными глазами, подошел ко мне через несколько секунд, когда взлетали со свистом последние петарды, и, отвернув головку микрофона, вполголоса произнес:

– Константин Сергеевич, ну разве вы не видите, насколько ваше представление убого?

Урод тупой.

Я разжал кулак, только когда он ушел. Важный, уверенный, здорово располневший на должности за год.

Вечером мы все встретились у Петра Игнатьевича в его небольшой квартирке, уставленной пластиковыми макетами парусников, танков и космических кораблей. Рулоны чертежей, два книжных шкафа, плакаты с Гагариным и Терешковой, стол, переставленный от окна в центр комнаты. Стулья и табуретки. Желтый ковер с медведями на стене. Запахи табака, пыли и растений, чахнущих на подоконнике.

На столе - селедка и картошка, маринованные огурцы, хлеб, бутылка водки и желтое пятно от лампочки под абажуром.

Я взял слово.

– Петр Игнатьевич, ребята, - сказал я, подняв рюмку.
– Сегодня все получилось замечательно! Наверное, за три года, это лучшее, что мы сделали. И пусть жлобы из мэрии утрутся! Как бы ни было, это наш праздник!

Петр Игнатьевич кивнул.

– Ура!
– крикнул Леха.

Руки потянулись к центру стола, рюмки, словно спутники, вышли на орбиту и столкнулись в воздухе с хрустальным звоном.

Мы выпили.

– Было круто!
– сказал блондинистый Семка и толкнул кулаком в плечо Саню.
– Я почти поверил, что мы запустили его в космос.

– Я бы попробовал, - улыбнулся по-гагарински Саня.
– Только летное осталось всего одно, под Самарой. Там, правда, лишь на Эйрбасы с Боингами учат.

– Жалко, что мы теперь не летаем, - вздохнул Игорь, накалывая картофелину, будто отправляя снаряд по навесной траектории.

– Полетим!
– с уверенностью сказал я.
– Хрен им всем, уродам.

Петр Игнатьевич пошевелил седыми бровями.

– А людей все меньше, - проговорил он.
– Не интересно никому.

Все притихли. Саня посмотрел на меня.

– Потому что официоз!
– с жаром возразил я.
– В первую очередь это власти не нужно, вот она и старается из праздника сделать картон. А на следующий год увидите, сколько придет. Только не потому, что суббота будет, а потому что мы Саню-Гагарина запустили! И вообще классно все сделали!

– В следующий раз СК не дадут, - сказал Семка.
– Его вроде продать хотят в Германию, какому-то коллекционеру.

Какое-то время мы молча ели.

Селедка с картошкой - вкуснотища! Еще селедка - жирная, какая надо, в масле. Я прикидывал, как быть со скафандром через год.

Может, этот выкрасть? Или купить оранжевой ткани, Игорюхина мать сошьет приблизительно похоже, прикрепим мотоциклетный шлем...

Лажа, конечно, будет.

– Слушайте!
– сказал Леха, тряхнув крашеной челкой.
– У меня есть контакт во Львове, так он говорит, что у них там в цехах автобусного до сих пор ЛАЗ, возивший Гагарина с Титовым к стартовому столу на Байконуре, стоит. Круто, да? Его бы как-то к нам переправить!

– Не выйдет, - качнул головой Петр Игнатьевич.
– Даже если автобус получим за бесплатно, просто не потянем транспортировку. Наверняка он не на ходу и начисто проржавел. Нет, никто не вложится.

Я скрипнул зубами.

– Суки!

От удара кулаком подскочила вилка. Саня вздрогнул. Петр Игнатьевич, подобрав куском хлеба масло на тарелке, слабо улыбнулся.

– Константин, не надо бороться с ветряными мельницами.

– Так это же всюду, Петр Игнатьевич!
– сказал я.
– Вроде все можно, а ничего нельзя! На гей-парады деньги есть, а на День Космонавтики нет! Пособия есть, а работы нет! И все дружно идут в задницу! Спросите вон Семку, чему нас учат. Как соблюдать корпоративную этику, следовать должностным инструкциям, топить соперников и конкурентов и парить всем мозги. Все! Мы выйдем из колледжа первостатейными болванами.
– У меня стиснуло горло.
– Не хочу! Мы же люди, а не скоты.